Пэтти Стэндард - Останься со мной!

– Ну, так я весь внимание...

Сара была настолько поглощена этими странными ощущениями, которые испытывала сейчас, что голос Мака заставил ее вздрогнуть.

– ...мы могли бы узнать друг друга получше. Расскажи мне что-нибудь о Саре Шепперд.

– Мне сорок три, – начала она, убрав прядь волос с лица и заправив ее за ухо. – Выросла на ферме в окрестностях Денвера. Вышла замуж рано, овдовела четыре года назад. Есть дочь Лаура, ей двадцать четыре.

Она остановилась. Более чем двадцать лет ее жизни уместились в нескольких словах. Чувствовалось, что Мак хотел услышать кое-что еще, но Сара не могла ничего добавить. Вышла замуж, овдовела, один ребенок. Вот и вся жизнь Сары Шепперд.

– И это все? Самая короткая curriculum vitae[2], которую мне когда-либо приходилось слышать.

Она улыбнулась.

– Хочешь удивить меня своим латинским, да? Ты напоминаешь мне одного профессора, друга моего мужа. В разговоре он частенько любил использовать латинские изречения.

– Эту привычку я перенял от моего старого английского профессора Вайомингского университета.

Она с удивлением взглянула на Мака.

– Вайомингский университет? Не имеешь ли ты в виду Сайреса Беннингтона?

– Только не говори, что знаешь Сайреса.

– Знаю ли я его? Только что я провела два дня у него в Чейеннах. Он был близким другом моего мужа, профессора Денверского университета.

– Не может быть! – воскликнул Мак. – Мы с ним подружились еще в колледже. А сюда он приезжает каждый август на неделю или больше и продает эти английские водительские кепки фирмы «Стетсон». Курит вместо трубки дешевые сигары и изображает из себя ковбоя.

– Не могу себе представить! – засмеялась Сара. – Сайрес – и эта его тайная жизнь. Он никогда не говорил ни о чем подобном.

– Тесен мир. Не правда ли? – улыбнулся Мак. При этом морщины вокруг его глаз стали еще глубже, и Сара вдруг поймала себя на том, что ей больше всего хотелось смотреть на него, а не на дорогу.

– Теперь, когда мы выяснили, что мы почти родственники, – сказал он, – я думаю, ты могла бы рассказать о себе и побольше.

Она покачала головой.

– Эта история настолько скучная, что ты сразу же заснешь.

– История женщины с ангельским личиком, путешествующей в одиночестве на грузовике по дорогам Канады? Я так не думаю.

Она чувствовала, как он пристально вглядывается в нее, и от этого ее сердце билось еще сильнее.

– По правде говоря, – продолжил он, – если бы я смог заснуть, я был бы тебе благодарен. И благодарен вдвойне, если бы ты меня не будила, когда мы приедем в больницу. Особенно в тот момент, когда они со мной будут что-то делать.

Чувство вины пронзило ее. Если она начнет рассказывать о себе, он хоть на время забудет о своей боли. А ради этого она готова говорить до самого Датч-Крика.

– Ты хочешь услышать всю историю моей жизни?

– Начни с того момента, когда ты отправилась в путешествие. – Мак положил голову на спинку сиденья и закрыл глаза. – Как долго ты путешествуешь?

– Два года.

– Два года?! – Он открыл глаза и бросил на нее быстрый взгляд, при этом его нога сдвинулась, и он ощутил резкую боль. Осторожно уложив ногу на груду подушек, Мак продолжил: – Я думал, что пару недель, не больше.

– Нет, два года.

– И ты в течение двух лет путешествуешь по стране и живешь в своем фургончике?

Она кивнула.

Мак устроился на сиденье поудобнее, словно ребенок, ожидающий интересную историю.

– О'кей! Начни с начала.

Начало? Она сама не знала, где оно, это самое начало. Может быть, то время, когда ее жизнь с Грегом стала казаться ловушкой, а не браком? Когда готовка, стирка, уборка – словом, вся домашняя работа – затягивали ее, словно в омут, и она не знала, как оттуда выбраться?

– Я думаю, подобные мысли посетили меня, когда Лаура окончила колледж. – Сара крепко ухватилась за руль, пытаясь мысленно как-то собрать осколки своей прошлой жизни. – К тому времени мужа уже не было в живых, и я чувствовала себя очень одинокой. Жила совсем одна в пустом доме... – Ее голос стал звучать напряженнее. – Этот дом, этот фарфор, с которого приходилось вытирать пыль каждую неделю, этот длиннющий ковер в зале, который постоянно нужно было пылесосить, эти жалюзи с металлическими планками, с которых ряд за рядом нужно было стирать все до последней пылинки... – Она прервала свой рассказ, уловив взгляд Мака, полный любопытства. – В конце концов, когда Лаура окончила колледж, я сказала себе: «Все, хватит!» Я распрощалась с ролью провинциальной домохозяйки. Продала дом, газон со стогом сена, фарфоровый сервиз. Я все продала, ты не поверишь. Все, до последней мелочи. – Она улыбнулась. От самой мысли, что она избавляется от уз прошлого, ей дышалось легче и свободнее. Двадцать два года прошли в хаосе.

Мак смотрел на Сару и старался понять ее. У него самого все еще хранились веселые значки бойскаутов, первый зуб Якоба, рюкзак отца времен второй мировой войны. Все эти вещи составляли суть его жизни, его основу, его характер. Эти предметы можно было потрогать, при прикосновении к ним вся прошлая жизнь всплывала у него в памяти, а это невозможно продать на аукционе.

– Не могу поверить, – сказал он, – не могу всему этому поверить. Не могла же ты продать детскую книгу своей дочери?

– Конечно, нет.

А! Он знал это!

– Я ее отдала.

– Что?!

– Все вещи личного характера я передала Лауре. Передала следующему поколению, можно сказать. Эти вещи важны для Лауры. Все, что я взяла с собой, – это пара обуви, несколько пар джинсов, минимум посуды, плейер... – Она замолчала и призадумалась. – Вот и все. Да еще мой цветок клеоме.

– Мещанская роскошь.

Она засмеялась.

– Я еще умудряюсь сохранить его.

Мак, не обращая внимания на пульсирующую боль, внимательно рассматривал женщину, сидящую возле него, которая смогла изменить свою жизнь до неузнаваемости.

– Ты хочешь сказать, что с тобой никто не разделяет место у костра? Что у тебя нет коллекции спичечных этикеток из разных диковинных мест, таких, например, как Свиттус-Техас? Или сумки, где хранится недовязанное покрывало?

Она покачала головой.

– Я много читаю.

– Хм... – Мак рассеянно почесал затылок. Чем больше она рассказывала о себе, тем больше ему хотелось узнать о ней. – Итак, ты все продала, села в свой грузовик и направилась... куда?

– Тогда для меня это не имело значения... Теперь, я думаю, тоже. По правде говоря, я направлялась на запад, но, очутившись на перепутье, свернула направо, так как в левой стороне было очень интенсивное движение. А право означало север. Была середина июля, стояла невыносимая жара, поэтому я все время держала курс на север. Сначала Сиэтл, Британская Колумбия, потом северные штаты Миннесота, Нью-Йорк, Мэн, доехала до Бар-Харбора, затем повернула на юг, так как наступали холода. К ноябрю уже была где-то около Джорджии. Ту зиму я провела на юге, отдохнув от снега, затем, когда потеплело, снова направилась на север. Все происходило словно по замкнутому кругу.