Соломон. Забытая нежность - Слава Доронина
– Ань?
Я задумалась, а сестра продолжала меня дёргать за рукав куртки, которую сегодня придётся зашивать. Подняла сестру на руки и поцеловала в щеку. Девочка росла без родительской ласки и любви. Я была и мама, и папа, и сестра – три в одном. Целовала, любила, хвалила и заменяла девочке мать, потому что наша настоящая променяла нас на водку. Отец вконец уже опустился и принялся распускать руки. И я бы давно сбежала с сестрой из дома. Но куда идти? Мы состояли на учете, как неблагополучная семья. И мать шантажировала меня, что, если куда уйду, тут же сообщит кому следует, и их с отцом лишат родительских прав, а Машку отправят в детский дом. Разве могла я так поступить со своей маленькой принцессой, любимой сестрой, для которой была всем на свете, и так предать девочку? Да никогда в жизни! Потому и терпела все унижения и иной раз побои. Но Машку в обиду не давала. Презирала родителей и не могла им простить того, что они так опустились, но и уйти не могла из дома. Соломону легко рассуждать свысока, когда эти беды его не касались. А я иной раз лежала на диване с Машей в обнимку, гладила ее мягкие волоски и ночи напролёт не спала, потому что вокруг видела одну беспросветность.
Но я твёрдо решила, как немного окрепну и встану на ноги, уйду с Машей из дома, и сама обращусь в органы опеки, чтобы на меня оформили опекунство, а этих… родителями даже не поворачивался язык их назвать, лишили всех прав на Машу. А дальше… не знаю, как быть. Это все только планы и мечты. И такое отчаяние иной раз накатывало, так беспомощно себя ощущала, что слезы наворачивались и руки опускались. Да еще и в вуз не поступила – это стало последним ударом. А я так надеялась продолжить обучение и найти хорошую работу. Забрать Машку от горе-родителей было моей основной целью и, судя по тому, как мне не везло, несбыточной мечтой.
– Придем, – соврала я и обернулась.
Мужчина стоял возле калитки и провожал нас долгим взглядом. Я поторопилась отвернуться и направилась к нашему дому. Надеюсь, «эти» уже спали.
– Правда, он хороший? – продолжила Маша допрос.
– Правда, – согласилась я, но все равно ему не доверяла.
Потому как побаивалась незнакомых людей. Кто их знает, что у тех на уме. Может быть, под приятной оболочкой скрывалась личина зверя или, не дай бог, извращенца? Защитить нас было некому, а вот тех, кто мог обидеть или надругаться – очередь выстраивалась.
Несмотря на то, что поселок наш был маленьким, родителей наших за пьянку не жаловали, но и нас особо не жалели. Местные жители видели, что я пытаюсь барахтаться, и все равно делали вид, что не замечали, как нам тяжело жилось. Будто так и должно было быть. А девчонки так и вовсе считали меня белой вороной за светлую кожу и волосы, и Машку мою тоже обижали. С каждым днем я все больше начинала понимать суть поговорки: с волками жить по-волчьи выть. Со временем я научилась не реагировать на чужие нападки, давно уже обросла шкуркой и понимала, что, если реагировать на все резкие выпады, то долго не протяну, сломаюсь в один из моментов и поломаю будущее не только себе, но и сестре. Так лет с четырнадцати во мне появился стержень. Я даже запомнила этот день, когда осознала, что он есть.
После уроков группа девочек старшеклассниц, решив самоутвердиться за мой счет – папенькины и маменькины мажорки – за волосы оттащили меня на дальний двор, где обычно прятались и курили малолетки, и избили меня. Я правда, до сих пор не понимала за что. За мой внешний вид? За бедную одежду? За непокорное поведение? За то, что не пресмыкалась? Никогда не велась на провокацию? Но после того раза, когда в порыве злости и страха разбила двум девочкам носы, и меня таскали по кабинетам завуча, директора и детской комнаты полиции, грозили даже исключением из школы, я сделала вывод, что поступила правильно. Если бы не дала в тот раз решительного отпора, меня бы так и ковыряли до самого выпуска. А так больше не трогали. Каждому, кто ещё обидит, пообещала и челюсть выбить. Но это так, больше для красного словца, закрепить результат.
Я до последнего отстаивала себя не ради обеления своего имени, а ради Машки, которая недавно родилась. Потому что уже тогда она была не особо нужна матери, а я не могла позволить себе, чтобы надо мной издевались, избивали, а я бы пропускала учебу, выхаживая себя после всего этого. Матери до меня и моих проблем ровным счетом не было никакого дела. И лишь моя тяга к знаниям, хорошая учеба всегда вызывали у учителей восхищение, и те давали мне положительную характеристику, списывая все проступки на неблагополучие в семье. Однако серебряная медаль мне не помогла поступить на бюджет. Я так переживала, даже сейчас, как вспомню об этом, аж выть от отчаяния хотелось и время вспять повернуть, чтобы ещё лучше учиться и получить золотую медаль. У меня ведь даже выпускного не было, потому что я постеснялась идти в джинсах и кофте, на красивое платье у меня денег не было. А собирать жалостливые или насмехающиеся взгляды – мне оно не нужно.
На следующий год буду умнее и пойду учиться, например, на агронома, а не на педагога или медика. Меня тянуло помогать людям, наверное, потому что понимала, как тяжело без поддержки. Потому что последние два года жизни все больше походили на захватывающий квест по выживанию. И я сильно мечтала забрать от родителей Машку и покинуть «родительский дом».
– Пошли Пуховика ловить! – вдруг вспомнила Маша о коте, что повадился к нам недавно ходить. – Хочу, чтобы он с нами спал, мне тогда страшно не будет. И хочу, чтобы ты мне почитала Старика Хоттабыча, – начала перечислять Маша тоненьким голоском.
Ну, вот насчет почитать, ничего против не имела, а чтобы спать в одной комнате с Пуховиком… это опрометчивое решение. Хотя этот великан иногда и без спроса пробирался к нам через форточку, укладывался в наших ногах и не сдвинуть его с места. Я заметила, что он питал особую любовь к Маше. Огромный лесной кот серо-рыжего окраса с
