Марша Ловелл - Союз сердец

С формальностями было покончено. Все возвратились в гостиную, где Эмилия еще расставляла питье и закуски, которые готовила весь день. Алис стояла неподалеку с потерянным видом.

Рита тут же ухватила рюмочку шерри и предложила Иви. Она отказалась. Янис направился к хрустальным графинчикам, выстроившимся в ряд около закусок.

— Вы очень красивы сегодня, дорогая, — сделала Алис комплимент Иви.

— Хотя голубой не ее цвет, — вмешалась Рита, прежде чем Иви смогла что-то, ответить. — Ей было бы гораздо лучше в кремовом, но Иви сочла, что этот цвет слишком похож на белый.

— Мне понятно ее нежелание надеть белое, — пробормотала Алис. — Если б бедный Леонидас был здесь…

Повиснув в воздухе, ее слова заставили всех замолчать, и горестная реальность происходящего заполнила комнату.

— Тогда не было бы никакой свадьбы, дорогая мама, — сухо бросил Георгос в напряженную атмосферу гостиной.

Все повернулись к нему, Рита опомнилась первой.

— Не слишком честное высказывание, — колко заметила она, — особенно когда его здесь нет, чтобы защититься.

— О, я не сомневаюсь, что он собирался жениться на Иви, непременно собирался, — развивал тему Георгос с той же иронической ноткой в голосе, — но до самой смерти оставался мужем своей жены. И за три года своего отсутствия даже шага не сделал, чтобы получить официальный развод.

— Разве обязательно сегодня говорить об этом, Георгос? — Алис выглядела совсем расстроенной, и сердце Иви потянулось к ней. — Мы все знаем, что Леонидас собирался развестись с этой женщиной.

Но не тут-то было, Георгос не собирался останавливаться.

— И тем не менее он ведь не развелся, а? — протянул он. — И это так на него похоже. Вечно собираться что-нибудь сделать и всегда все откладывать на неопределенный срок.

— Прекрати, Георгос, — затравленно вскрикнула Алис, прижав к горлу трясущуюся руку.

— Прости, мама, но это я подбирал осколки, когда брат сбежал от реальной жизни, чтобы отдаться одной из своих причуд.

Иви коротко втянула воздух, но Георгос продолжал обстрел, видимо, решив подорвать репутацию старшего брата.

— Этот человек так и не стал взрослым, ответственным за свои поступки. Я готов забыть его неудачи в делах, но не в личной жизни. Здесь мне трудно сохранять терпимость. Может, конечно, его жена — вредная корыстная бабенка, но и она не заслужила, чтобы ее оставили, ничего не объяснив. Она три года жила между небом и землей. Леонидас мог бы дать ей развод. А он что делает? Подбирает девчонку, которая чуть не в дочери ему годится, и награждает ее ребенком, зная, да-да, черт подери, зная, что он умирает. Что же это за глупый эгоизм такой, я вас спрашиваю?

Когда он умолк, выпустив последний залп, в комнате воцарилось глухое молчание, воздух прямо-таки завибрировал от общего напряжения, и тут Иви шагнула вперед и отвесила Георгосу крепкую пощечину. Звук удара слился с гулом потрясенных восклицаний. Но она ничего не, слышала и не видела из-за ярости, застилавшей ей глаза.

— Никогда, — взорвалась она, дрожа всем телом, — слышишь, никогда больше не называй моего Леонидаса глупцом или эгоистом. Может, он и не был идеалом. Может, он и допускал ошибки, но он никогда бы сознательно не причинил боли другому человеку. А что касается бессердечного награждения меня ребенком, ничто не может быть дальше от истины! Он ни разу не сделал мне неподобающих предложений, даже когда поселил у себя, потому что мне некуда было податься. И это я пришла к нему в постель, когда он был так явно несчастен и подавлен, и постаралась утешить его единственным доступным мне способом. Никто из нас не подумал о ребенке, но знаешь что? Я горжусь тем, что ношу его ребенка, очень горжусь. Он был прекрасным человеком и стал бы прекрасным отцом. Но тем, что я стала твоей женой, Георгос Павлиди, я не горжусь. Не дождусь дня, когда от тебя избавлюсь!

Вся в слезах, она выбежала из гостиной, взлетела по лестнице и промчалась по коридору к своей спальне, где бросилась на постель, отчаянно рыдая в зеленый шелк одеяла.

Внизу, в гостиной, Георгос застыл, глядя ей вслед, с мертвенно-серым лицом, на котором ярко алел отпечаток ее ладони.

— Ну что, Георгос? — поддела его Рита. — Что будешь делать дальше?

— Ступай за ней, старина, — вмешался Янис. — Извинись как следует. Выпроси прощение.

— Пожалуйста, Георгос, — взмолилась Алис. — У нее ведь будет ребенок Леонидаса.

Он медленно перевел глаза на мать.

— Неужели всю оставшуюся жизнь я должен расплачиваться за сомнительную привилегию по образу и подобию напоминать своего отца? — пробормотал он.

Молчание послужило ответом на это загадочное замечание, и, круто развернувшись, Георгос покинул комнату и, перескакивая через две ступеньки, помчался по лестнице, пока не исчез из виду. Вернувшаяся из кухни Эмилия увидела перед собой три молчаливых натянутых лица.

— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?

— Георгос сказал кое-что, расстроившее Яви, — отважилась подать голос Рита.

— Опять! Ну что такое с этим парнем? Неужели он не понимает, какое сокровище эта девушка? Будь у него мозги, ему б ухватиться за нее и привязать к себе крепко-накрепко.

— В жизни все не так просто, — с усмешкой заметил Янис.

— Не вижу, почему б этому и не быть, — сердито пробормотала экономка. — Она красивая девушка. Он красивый мужчина. Они женаты. Почему бы природе не взять свое и всему не пойти естественным путем?

— Да ведь она носит ребенка его брата, — возразила Рита. — Дайте человеку опомниться. Георгосу все это нелегко дается. И потом, Иви до сих пор любит Леонидаса.

— Вы правы, — вздохнула Эмилия. — А я просто глупая старая дура, которой кажется, что все можно увязать розовой ленточкой. И что мы будем делать?

— Я знаю, — сказал Янис, подняв свой бокал с виски и осушив его до дна. — Готов еще повторить.

— Хорошая мысль, — согласилась Рита. — Присоединяюсь.

3

Только когда кровать низко осела с одного бока, Иви поняла, что кто-то пришел вслед за ней, но она и подумать не могла, что там примостился Георгос. Она полагала, что это Рита или, возможно, Эмилия. Только не Алис. Она не из тех, кто борется или утешает. Она женщина мягкая, но очень пассивная.

— Извини меня, Иви, — услышала она неожиданный голос, — оправдать мое потрясающе глупое поведение может только то, что меня возмущали некоторые аспекты жизни брата, перед тем как он заболел. Рад, что ты вывела меня из заблуждения, что он не воспользовался твоей юностью и невинностью. И поверь, я не осуждаю тебя ни за то, как ты поступила с Леонидасом, ни за то, как ты расправилась сейчас со мной. Меня восхищает твое поведение, то, как ты защищала Леонидаса. Думаю, любой мужчина пойдет на все, чтобы получить женщину, которая бы любила его так, как ты, видимо, любила Леонидаса.