Сюзанна Форстер - Непорочность

–, ООО, ааа! – закричала Блю. На сей раз Рик словно поднырнул под нее и приподнял в воздух. – Что ты делаешь?

Он, казалось, хотел одновременно изменить и ее, и свое положение. Блю не знала, оказывают ли на него такое же действие его движения, как на нее. Ей оставалось только гадать. Неужели у него тоже течет по ногам, как апельсиновый сок из выжималки? Он тоже тает и истекает теплыми струйками чувств?

Она хоть может говорить теперь. Она так крутила и извивалась, что кляп высвободился из зубов, и, хотя повязка еще оставалась на лице, Блю уже могла вполне внятно говорить.

Она попыталась помешать его движениям, но ему уже удалось наполовину развернуться. Плечо Рика уперлось в ее плечо, а бедро прижалось к той мягкой и сочной части ее тела, которую одна из девушек агентства называла «проливом».

– А не легче попробовать перегрызть веревку зубами? – всерьез предложила Блю. – И не так больно.

В ответ он только предостерегающе зарычал.

Рику пришлось еще немало потрудиться, чтобы занять то положение, какое хотел. Теперь он грудью прижимался к ее спине. Они не раз стукнулись и потерлись друг о друга, пока им удалось добраться до старой, ржавой картотеки, о ручку которой Рику удалось зацепиться кляпом, чтобы выдернуть его изо рта. К этому времени малейшее движение доставляло Блю боль.

«ТАК лежат любовники после утоления страсти», – думала она, ощущая у себя на шее его дыхание и исходящий от него жар. Рик тоже не мог оставаться равнодушным в такой близости. Если она не ошибалась, определенные части его тела уже начинали отзываться на эту близость. А при том, что руки ее были связаны за спиной, скоро она могла узнать наверняка.

– Что теперь? – спросила она, пробуя сообразить, как в таком положении дотянуться до точек, воздействуя на которые можно снять возбуждение. Голени и плечи все еще давили натянутые веревки, а одно бедро было до боли прижато к полу. Но все это цветочки по сравнению с тем, что некто третий старался протиснуться у нее между ног. Вот вопрос: кто бы это мог быть?

Голос Рика осип, почти хрипел.

– Я надеялся, что мы доберемся до полки, где лежат ножницы.

«Как же», – подумала она, но вслух спросила:

– Какие ножницы?

Она оглядела крошечную комнатку, убежденная, что это самая настоящая свалка, где хранится одно ненужное старье. На полках стояли помятые консервные банки без этикеток, стопы пожелтевшего от времени полотняного белья и аккуратно сложенные черные сутаны, коробки со свечами и медные урны.

Наконец Блю увидела ржавые садовые ножницы, – брошенные рядом с протертой до дыр подставкой для колен. У нее в душе загорелась надежда.

– Только как мы доберемся до них? Встанем и будем прыгать как кузнечики? – спросила она почти серьезно.

– Ну, можно ползком или перекатываться…

– Спасибо, уже наползалась. Лучше уж перекатываться.

Не успели они сделать и пол-оборота, как Блю взмолилась:

– Нет, не надо. У тебя эрекция! – вырвалось у нее, и они вернулись в первоначальное положение.

Воцарилось напряженное молчание. Казалось, от напряжения дрожит даже воздух. Еще немного, и все вокруг взорвется, рассыплется в пыль.

– Не шути с ним, – наконец сказал Рик и тяжело вздохнул. – Догадываюсь, ты с ним встречаешься не первый раз.

– Может, и нет, но другие висели не на Священниках. На этот раз ты должен был проверить у входа.

– Точно, – серьезно согласился он, – ты права.

Блю начала дергаться и извиваться, пытаясь изменить положение. Стукнулась плечом о его подбородок, а бедром ткнулась ему в бедро. Или ослабели веревки, или из них двоих Блю была более подвижной, но она стала вертеться и дергаться, как рыба в сети, чтобы только не лежать так, будто они сейчас начнут спариваться как дикие звери.

– Что ты делаешь? – сердито спросил он.

– Я не могу так больше лежать!

– А как быть?

– Не могу-у…

– Блю, ты делаешь только хуже.

– Хуже уже некуда, – прошипела она. Но оказалась не права. Пока она извивалась, она все время слышала его стоны. Они отдавались в ней дрожью, точно так же, как действовал на нее вечерний звон колоколов В церкви Святого Иосифа. Эта церковь была расположена поблизости от дома, где она жила с родителями. Надежда возрождалась в ней. Господи, неужели это правда?

Она была мечтательным ребенком, а колокольный звон означал для нее слияние двух душ. Чушь собачья, но таким уж ребенком она была, ужасно чувствительным, И никто ничего не мог с ней поделать.

Мысленным взором она видела, как касаются друг друга кончики пальцев. Это видение всегда обещало… настоящую любовь, которая ждет где-то далеко, если только она отыщет ее.

Звон этот до сих пор звучал в ее душе. Но вместо того чтобы заставить ее остановиться, он только подстегнул Блю. Если бы не этот гортанный стон, она, может, еще подумала, предпочла бы смотреть в потолок, а не на Рика. Не перехвати у нее дыхание, она никогда не стала бы искать источник этого стона.

– Да, ты прав, – призналась она.

Блю приложила немало усилий, чтобы увидеть лицо Рика. И когда это ей, наконец, удалось, она прочитала в его взгляде то, чего ждала с самого первого дня, как познакомилась с ним: проникающий в самое сердце голодный взгляд мужчины, который хочет ее. Острое желание было написано у него на лице. От усилия совладать с собой у него свело скулы, а смуглая кожа в уголках рта напряглась. Его раздирала мучительная борьба.

– Я же говорил тебе, – он посмотрел ей в глаза с усмешкой и болью, – что будет хуже.

– Да… да, так хуже… намного хуже. – Ее ресницы неожиданно вспорхнули вверх, и она часто-часто заморгала, чтобы прогнать слезы. Ее собственная боль отражалась в его глазах. – Настолько хуже, что можно умереть.

Она тихонько засмеялась, понимая, что Рику неприятно, что она видит все это, видит его полнейшую беспомощность там, где дело касается желаний его собственной плоти. Таких чудесных шальных желаний. Видеть это ей было необходимо. Блю не смогла бы объяснить почему, но она должна была увидеть страдания, которые испытывал он. Скорее всего потому, что сама испытывала не меньшие. Теперь осталось только одно, ради чего стоило освободиться из опутывавших их веревок, – заняться любовью. Она поняла это. Рик тоже.

Она подняла к нему лицо и легко коснулась его губ своими, и сердце ее пронзила боль прозрения.

– Боже правый, – простонала она в отчаянии, я тебя люблю!

– Нет, не говори этого. – Он на мгновение откинул голову назад, потом закрыл глаза. По его телу волной прошла дрожь. И в этот миг Блю поняла, что он готов уступить тому, что происходит в нем, отдаться на волю бушующей страсти. Эта боль не просто боль желания. Это смертельная мука. Желание обладать ею убивало его. И в конце концов уничтожит полностью.