Вдох-выдох - Алиса Медовникова
Мы обе знаем это и обе делаем вид, что это не так, потому я возвращаюсь домой пораньше из-за изнуряющей жары, а вовсе не потому, что завидую лучшей подруге и не хочу тащить это ядовитое чувство в ее чудесную семью и в нашу дружбу. Мой сын должен быть родиться в июне, а ее родится в октябре. Это была бы замечательная мальчишеская дружба, но ей больше е суждено случиться, и чтобы сохранить дружбу нашу, я возвращаюсь к себе. Горевать в одиночестве.
Я собираюсь домой и открываю дверь в пугающе тихую квартиру. Странно. Костик должен был уже вернуться с работы и как обычно начать надираться, но не мне его винить, мои депрессивные картины уже ставить некуда. Каждый из нас справляется с горем как может. Пока мы можем только так. Потом, когда мы оба будем готовы, мы обязательно пойдем к психологу за профессиональной помощью.
Он мне пообещал. А он всегда держит слово.
Еще он обещал избавить меня ото всех страданий и проблем и это слово он решил тоже сдержать, потому что, проходя в комнату, заваленную моими чёрными картинами, я нахожу его валяющим на полу с валяющимся рядом пузырьком от снотворного.
Я замираю, а потом понимаю, что счет идет на секунды и бросаюсь к нему. Бью по щекам, чтобы он пришел в себя, потому что засыпать ему ни в коем случае нельзя, и кричу:
– Сколько ты съел?!
– Весь.
Я выхватываю телефон и вызываю скорую, потом заставляю его разговаривать со мной, не позволяя провалиться в темноту, а он просит наклониться. Я держу его за руку, а он тихонько говорит мне на ухо:
– Так будет лучше, миледи. Не будет ни меня, ни всей этой боли, что я тебе причинил. Ты будешь свободна. От меня и от всего вот этого. Найдешь своего Пашу и будешь с ним счастлива, как и мечтала. Ребенка из детдома возьмете и будет у вас настоящая семья. Такая, которой я тебя лишил.
– Дурачок! Ты – моя семья, я тебя люблю. Что я буду без тебя делать? Ты же мой верный сэр Константин, я без тебя никак.
– Ты научишься… – шепчет он и выпускает мою руку, все же проваливаясь в темноту.
А за окном наконец начитают верещать чертовы сирены скорой помощи, которая ехала слишком долго.
Четверг
Ненавижу это запах. Жуткий больничный запах. Не успела я покинуть больницу после аварии, как снова здесь. И хотя прошло полгода, они кажутся мне неделей. Но в этот раз врачи помогают уже Костику. Они все же успели приехать вовремя. А может это я успела прийти вовремя.
Врачи старательно делают вид, что поверили в россказни о том, что мой муж случайно перепутал тик-так со снотворным и не заметив слопал всю упаковку. И еще более старательно делают вид, что не замечают его алкогольных паров и кучу пятитысячных купюр, которые я рассовываю им по карманам, потому что не хочу, чтобы его таскали еще и по наркологам. Врача я ему сама найду, самого лучшего. И он поможет ему вырваться из порочного круга без причинения себе вреда.
Сегодня, сдобренные огромным количество наличности медики, наконец-то отпускают Костю домой, передавая его мне на поруки. Я рада тому, что мой муж снова будет дома и ухаживать буду за ним я – женщина, которая понимают причины его поступки, а не люди, которые считают его какой-то истеричкой.
В честь возвращения Костика домой, я испекла его любимый клубничный пирог, но он лишь поковырялся в тарелке, а к ужину даже и не притронулся. Не притронулся он и ко мне, с тех самых пор, как привез из больницы меня. Я пытаюсь хотя бы взять его за руку, чтобы хоть как-то наладить между нами контакт, но он быстро ее убирает, продолжая закрываться от меня, продолжая избегать меня. В глаза мне он старается не смотреть. Разговаривать со мной тоже не хочет. К чувству вины, помноженному на два, прибавляется еще и стыд.
И единственное, что он может из себя выдавить, укладываясь спать не со мной в спальне, а в гостиной на диване, это:
– Лучше бы ты дала мне уйти.
Пятница
Я нахожу его в кабинете. Он распахнул окно и пол укрывает ноябрьский дождь. Костя сидит в углу, подтянул под себя колени, и раскачивается из стороны в стороны. Я зову его, но остекленевший взгляд за меня не цепляется. Зато цепляется за мои картины. Костя резко вскакивает и начинает их рвать. Я даже не пробую его остановить. Нарисую новых, черные краски и хосты постоянно прибывают в нашу квартиру, так же, как и бутылки с алкоголем.
Он рвет картины с таким ужасающим остервенением, но в полном молчании. Молчу и я. А что сказать? Сказать нечего. Особенно мне, которая вчера перебила все его бутылки. Он тоже ничего мне не сказал, просто сходил за новыми.
Видимо вот так, косо и криво мы стараемся помочь друг другу избавиться от вредных привычек, но по факту не можем помочь ни друг другу, ни самим себе.
Мы застряли во временной петле, черной и непроглядной, куда не достают фонари, которыми зовут нас к свету друзья и родители. Мы застряли во временной петле, где есть только осень и тоска, горе и вина, краски и алкоголь, боль и ненависть к себе. Мы застряли во временной петле, где каждый новый день еще более колючий, чем предыдущий.
Мы застряли во временной петле.
И даже не пытаемся искать выход.
Вторник
Просыпаюсь оттого, что Костик копошится в шкафу. С трудом разлепляю припухшие от слез глаза и вижу, как мой муж укладывает свои вещи в чемодан.
Заметив, что я проснулась, Костя признается:
– Я так больше не могу. Я должен ухать.
– Надолго? – уточняю я, понимая, что это не просто командировка.
– Не знаю.
– Ты вернешься?
– Не знаю.
– Я могу тебя удержать?
– Нет.
– А как-то помочь тебе?
– Единственное, что мы можешь – позволить мне спокойно собрать вещи и уйти.
И я позволяю ему. Спокойно собрать вещи и уйти. Даже целую на прощание и говорю, что люблю его так. Провожаю его так, словно он просто ушел на работу и вечером вернется. А
