Иди ко мне… - Лена Гурова
— Лиза, ты обалдела? — Исаев уже заматывал меня в свою куртку.
— А где ты был? — Я опять сипела, страшно захотелось зареветь, взахлёб, навзрыд!
И уже в номере прорвался поток горючих слёз. Моей трагедии не было конца, Мишка опять ушёл, уже закрыв меня в комнате. И опять молча. Вернулся быстро, я и не заметила, вопя и выводя рулады моей трепещущей и испуганной души. Дальнейшее происходило тоже молча. Меня раздели, обработали ранки, растёрли водкой, её же залили в рот. И пока я кашляла, вылупив глаза, замотали в два одеяла. Посадив на ручки, стали укачивать, тихонько напевая: «Лиза, Лиза, Лизавета, ты, любовь моя в полсвета! Никому и никогда не отдам тебя, звезда…»
— А почему в полсвета, а вторая половина… кому? А? Почему в пол, я тебя спрашиваю? Пол, паркет, линолеум… не надо меня в угол ставить… — Мой язык молол сам по себе, потому как мозги завоёвывал алкоголь… — Миша, поцелуй меня.
Через секунду мои глазки смежились.
Утром Исаев поил меня какой-то жуткой жижой, а следом — вкусным апельсиновым соком. Замазывал ранки, заматывал опять в одеяло, прижимал к себе, накрыв нас ещё и пледом. И только к обеду я стала что-то соображать. Главное, не заболела. И очень хотелось есть. Не успела подумать, как в номер вкатили обед. Мишка вкатил.
— Миша, ты злишься на меня? Не разговариваешь с Лизонькой, ничего не спрашиваешь. Я же предлагала тебе уехать домой, нам с тобой неуютно вдвоём, не получается…
— Я злюсь на себя. — Он перебил меня. — Мне только с тобой хорошо, и это не обсуждается. Я люблю только тебя, Лиза! Очень-очень. Наверное, поэтому мне кажется, что я не всё делаю правильно, что ты не очень счастлива со мной. Ведь так?
— Ты дурак, Исаев! Ду-рак, ду-рак! — Истерика подкрадывалась семимильными шагами. — Кажется тебе? Да ты просто не можешь забыть свою волшебницу Алиночку. И знаешь, такие глубокие переживания наводят на мысль, что её будущий ребёнок имеет, таки, к тебе отношение? Да?
И тут услужливая память подсунула ретроспективу дня отъезда, к нам пожаловала сама госпожа мама-Исаева. И даже пила чай вместе со всеми. А потом уединилась со своим сыном. Вот откуда этот платок в его чемодане… Как всё надоело.
— Нет, я уже говорил и не собираюсь опять начинать оправдываться. И вспоминать мне некого. И дурак я, согласен. Всё — правда.
— И что? Что делать с этой правдой? — Я уже орала. — Ты будешь носиться с ней до конца жизни? И оставлять в моей душе грязные следы сомнений и переживаний? Ты ополоумел, чемпион? Даже на ринге соблюдение правила «не навредить партнёру» было железно. А в жизни, то есть со мной, можно? Но я тоже могу драться, а ну вставай. Вставай, говорю. — И приняла боксёрскую стойку. — И без поддавашек.
Мишка растерянно уставился на меня. Мой вид, бешеная белка отдыхает, не обещал ничего хорошего. Пони против тягловой лошади… Но он встал, и я сразу же подскочила и засадила в ухо. Ему тоже пришлось принять стойку, и обороняться. Но не мог же он, в самом деле, ответить тем же. А в меня вселился бес, я крутилась вокруг Мишки, молотя кулаками куда попало. В длинной маечке, постоянно задирающейся, оголяя мои интимные места, с ободранными коленями и ладонями, лохматая и раскрасневшаяся, Лизонька Исаева лупцевала своего мужа, совершенно не ощущая боли. Но всё зря, чемпион держал оборону, совершенно не напрягаясь.
— Что, справился? Тогда держись! — И влепив кулаком в кулачище-кувалду, подпрыгнула и ударила ногой в живот.
Мишка сложился, он не ожидал такого свинства с моей стороны. А я уже распоясалась до безобразия и дубасила и руками, и ногами, выкрикивая банзайские лозунги.
— Сдаюсь, девочка-припевочка. Остановись, у тебя кровь капает с рук. Ну, ударь меня, если тебе станет легче. — И подставил лицо, специально, конечно, под мой кулак, уже совсем не боевой.
Рука колоть устала…
Но на щетинистой щеке остался красный след… Я раскрыла ладони, алые от сочившейся из ранок крови… И что-то во мне щёлкнуло… Господи, что мы делаем? Заболело, затуманилось, засвербело во всех ещё не отмерших местах. Пришлось присесть, но сразу и подскочить, голая попа не желала сидеть на холодном. Мишка тут же подхватил меня, уселся сам и усадил дурынду к себе на колени. Я обмякла, положила раскрытую ладонь ему на плечо, а вторую — на изображение пасти медведя. Мишка дёрнулся, опять эта спина! Всё, хватит! Я слезла и встала напротив, глядя ему прямо в глаза.
— Повернись! Сейчас же!
— Зачем?
— Занадом.
Он оседлал стул. След от моей руки на зверской роже, капелька крови из разверзнутой пасти… Реалистично! И я стала методично дубасить этого зверюгу, оставляя такие же отпечатки… Всё сильнее и сильнее, всё быстрее и быстрее… Оборзела, Лизонька. А Мишка вцепился в спинку стула, встать я ему не позволяла. Недолго, ровно две секунды. Он развернулся, зацепил меня и потащил в ванную.
— Всё, хватит. Прекращай. Чего ты хочешь этим добиться?
