Подкидыш для хулигана - Юлия Гауф
Алена замялась, прикусила губу. Также, как Марьяна делает, когда раздумывает над чем-то. Как же они похожи, просто одно лицо! Марьяна и правда вырастет нереально красивой девушкой. Главное, чтобы только внешностью в Алену пошла.
— Что? – поторопила я ее.
— Я хочу когда-нибудь начать общаться с Марьяной. Приезжать. Хочу сама объяснить ей, почему я поступила так, а не иначе. Хочу видеть ее! – агрессивно выпалила она, и смягчилась: — если вы не будете против. Не сейчас, потом. Как пройдет время. Когда Марьяна подрастет. Я хочу… я правда хочу ее узнать.
— Хочешь, но не сейчас?
— Сейчас она еще маленькая. Таких деток можно только любить, но о чем с ней разговаривать? – искренне удивилась она. — Так ты не против?
Боже, какая же она дура!
И жаль ее. Вроде понимает что-то, но выворачивает невообразимым образом. Чувства нечеловеческие у Алены. И о любви она до сих пор не поняла ничего. Хочет с дочкой общаться, но не сейчас, а когда она повзрослеет, и Марьяне Алена станет не нужна.
Ну и логика!
— Давай так: Марьяна повзрослеет, и сама решит, хочет она общаться с тобой, или нет? – предложила я. — Устраивает?
Алена кивнула, развернулась и, не прощаясь, ушла.
— Идемте домой, – крикнула я Леше с Марьяной, и легко встряхнула головой – выбросить бы то, что Алена мне сказала, из памяти.
Никогда мне ее не понять.
ГЛАВА 22
— Ты здесь выросла?
Марьяна расхаживает по моей комнате, трогает пальчиком обои с выцветшей надписью чернилами.
Там дата, давно я ее записала. Дата того самого свидания с Лешей, которое не состоялось. Прибежала домой, села за письменный стол, и написала ручкой на стене. Чтобы видеть постоянно, и помнить.
Какой же я королевой драмы была!
Ведь действительно, смотрела, вспоминала как унижена была, и распаляла себя.
Стол развалился уже, как и шкаф, обклеенный плакатами. Многое поменялось, а надпись эта осталась. Сейчас даже забавно.
— Тебе не нравится?
— Здесь интересно, – улыбнулась малышка. — А домой когда?
— Уже.
Отца я навещаю. Он делал успехи, действительно к психологу пошел, и в группу игроманов записался. Но срывы были, чего скрывать. Даже игра в лотерею для игроманов – срыв.
Но я рядом была, и сейчас рядом. Навещаю, убираюсь в квартире, готовлю что-то основательнее, чем то, что папа сам может себе приготовить – макароны с тушенкой.
— Пап, нам пора, через пару дней навещу тебя, – поцеловала его в выбритую щеку.
— Пока, дедуля, – пискнула Марьяна, и папа улыбнулся.
Марьянка простая у нас. Меня она месяц то мамой, то Таней, то тетей Таней называла. Лешу вот только папой стала звать, и он дико смущается от этого. А наших отцов сразу приняла.
Герман Андреевич – дедушка, а мой папа – дедуля.
Элина с улыбкой разрешила называть себя бабушкой, а вот моя мама, смеясь, запретила, за что я долго на нее сердилась. А вот Марьяна не обиделась. Пожала плечиками, и попросила позаниматься с ней танцами. И мама согласилась. Образование балетное ведь, хотя на сцене она не танцевала никогда из-за травмы сразу после получения диплома.
Теперь вот с моей малышкой занимается, и в эти моменты не напоминает женщину, гонявшуюся за роскошью. Она мне ту маму напоминает, которую я обожала, и с которой тоже танцевала, пока маленькой была.
— Три дня тебя не видел, и ты подросла, – папа присел перед Марьяшей. — Высокой будешь.
— Папа высоким был, папа Лёша тоже. И я буду, – кивнула девчушка. — Ой, мы в автобусе прокатились, и все держались за эти штуки наверху, а я за маму держалась. Я тоже скоро стану дотягиваться, вот увидите!
— Конечно, увижу, – папа погладил Марьяшу по голове, и поднялся. — Тань, я тут приготовил. Вот, – протянул мне цветастый пакет. — Здесь твои детские вещи. Может, Марьяне пригодятся, или еще что. Сохранил их – то, что целое осталось, и ты не порвала. На память, – вдруг смутился он.
— Серьезно? Я же дома убиралась, и не видела их, – удивилась этому подарку, и заглянула в пакет.
— У мужчин свои тайники, куда женщинам не добраться, – хитро подмигнул папа.
Аж не терпится разворошить этот пакет с одеждой. Сравнить с фотографиями. Вещи у меня недорогие были, на рынках одевалась, и мерила все на картонке за ширмой, но вспоминать приятно. Все же, папа мне хорошим отцом был. Смущался дико, но и вещи со мной покупал, и банты завязывал.
И даже, как только я взрослеть начала, подозвал меня для разговора про изменения в женском организме, а в пятнадцать и о взрослых отношениях. Оба эти разговора я помню – смущены были мы оба, но каждый я оценила.
— Это мне подарок? – спросила Марьяна, когда мы сели в машину к заехавшему за нами Леше. — А что там?
— Может, тебе. Если понравится что-то. Марьяш, это мои старые вещи. Не модные уже, но если захочешь что-то взять – я против не буду.
Хотя что-нибудь себе оставлю.
Знаю, мама когда уходила, забрала мои пинетки и сандалии. Крохотные совсем. До сих пор хранит.
Ошибок они много наделали, но что уж теперь? Оба любили меня, и любят. Знаю я это. И после истории с Аленой мое детство не кажется мне несчастным. Трудности были, но они у всех бывают.
Мы завезли Марьяну к моей маме, и отправились в суд.
— Черт, волнуюсь, – признался Леша, тыльной стороной ладони протирая лоб. — А ты?
— А я проверяю документы и прочее. И волнуюсь, – призналась я, копаясь в папке.
Пакет документов мы подали, но и с собой взяли многое. Мало ли, вдруг потребуют наши фотографии с Марьяшей, доказательства того, что мы до сих пор работаем, учимся, а не праздно шатаемся по городу.
Уффф.
— Уверен, все хорошо будет, Марьянка – наша.
— Да я тоже уверена… наверное. Вроде логично нам ее отдать, но это же мы, Леш. Вечно все не слава Богу, – прижалась на миг лицом к его плечу,
