Лоретта Чейз - Вчерашний скандал

Один только Альер захотел остаться. Остальные торопливо сложили вещи и после полудня уехали.

Тем временем Оливия провела много часов, копаясь в книгах, памфлетах и журналах Фредерика Далми. Всюду, где упоминался замок Горвуд — скажем, в статье о Вальтере Скотте для антикварного издания, — Фредерик положил бумажные закладки и сделал карандашом заметки на полях. В большинстве своем заметки были неразборчивыми, но это не важно.

Печатные издания рассказали ей все о легендах с призраками: как она обнаружила, в разные века популярностью пользовались разные привидения. Оливия узнала о забавных происшествиях на банкетах и приводящих в недоумение судебных делах. Фредерик хранил записи обо всех имущественных спорах. Он также вел дневники. Как ей удалось установить, они в основном имели отношение к Горвуду и его истории. Изредка в них встречались упоминания о неприятностях, имевших отношение к замку. Но полной уверенности не было, поскольку мелкий, похожий на паутину почерк было почти невозможно разобрать.

Оливия думала, что Лайл без труда прочтет его, поскольку привык расшифровывать незнакомые шрифты, часть которых повреждена временем или вандалами. Ей придется попросить его помочь, если он найдет для этого хоть немного времени.

В понедельник, когда она переворачивала страницу, размышляя о том, как упросить Лайла разобрать написанное для нее, выпал листок пожелтевшей, местами обгоревшей бумаги.

— Но это же ключ к разгадке! — сказала Оливия, размахивая перед лицом Лайла измятой бумагой с коричневыми краями.

Он нехотя взял у нее листок.

Его план так блестяще работал до сих пор. Он занимался своим делом, она — своим. Их дорожки пересекались во время еды, в присутствии других дам, которые прекрасно отвлекали внимание.

Но сегодня, пока рабочие обедали снаружи, Оливия загнала его в угол у бювета в цокольном этаже. Она едва не танцевала от восторга, поскольку считала, что нашла подсказку.

Она не должна была находить никаких подсказок. Она должна была продолжать искать и искать, пока Лайл не завершит дела и не определится в отношениях между ними, а если это окажется невозможным, пока не примет решение, как с ней поступить.

— Что там говорится? — спросила Оливия.

Перегрин посмотрел на неровную решетку с беспорядочными пометками.

— Ничего не говорится. Похоже на детские каракули и рисунки. Возможно, первая проба пера кузена Фредерика. Моя мать хранит все мои рисунки. Когда хранят подобные вещи, то, несомненно, руководствуются не здравым смыслом, а сентиментальностью.

— Ты уверен? — спросила Оливия.

— Это не карта сокровищ, — вернул ей бумагу Лайл.

— Может, зашифрованное послание?

— Это не шифр.

— Вот эти маленькие значки? — подсказала она. — В маленьких квадратиках?

Лайл оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на нее.

По дороге в подвал на ее платье и волосы налипла паутина. Она явно запускала пальцы в волосы, пока пыталась расшифровать тайное послание, поскольку несколько шпилек торчали криво среди густых локонов. Синие глаза возбужденно горели, а щеки заливал румянец.

Лайл так устал от этого уродливого замка, от ужасной погоды. Устал от попыток загнать свои чувства поглубже лишь для того, чтобы они, как змеи, выбирались наружу и вонзали в него свои ядовитые зубы.

Зачем он вернулся в Англию?

Он знал, что ему нельзя находиться с ней рядом. Но он вернулся из Египта ради Карсингтонов. Почему он должен сторониться семьи, которая так много значит для него, если один член этой семьи выворачивает его наизнанку и к тому же ставит все с ног на голову?

— Это бессмыслица, — ответил Лайл. — Что-то вроде мусора, который старики собирают без малейшей на то причины.

Румянец на щеках Оливии стал еще ярче и распространился на шею. Предупреждающий знак.

— Фредерик Далми таким не был, — заявила она. — Если бы ты видел его записи, то понял бы. Он педантичный. Если он сохранил это, значит, у него была причина.

— Причина могла быть какой угодно, — сказал Лайл. — Глубокая старость, например.

— Ты велел мне искать подсказки, — прищурилась Оливия, глядя Лайлу в глаза. — Ты попросил меня докопаться до сути. Я много дней тебя не беспокоила. Теперь я прошу твоей помощи, а ты пытаешься от меня избавиться. Тебе прекрасно известно, что эта бумага что-то означает.

— Я ничего не хочу! — взорвался Лайл. — Нет никакого сокровища. Возможно, оно и существовало когда-то, но любому разумному человеку ясно, что оно давно пропало. Даже привидения потеряли к нему интерес. Разве ты не заметила? Больше никаких завывающих волынок среди ночи. Никаких признаков их существования, с тех пор как они нацарапали свои каракули на стене подвала.

— Идет дождь, — ответила Оливия. — Они не хотят таскаться под проливным дождем со своими волынками и прочими штучками для изображения привидений.

— В подвале поставлена ловушка, — сказал Лайл. — Я не делал из этого секрета, и они услышали об этом точно так же, как и все остальные.

— И ты думаешь, они так просто сдались? Думаешь, твои ловушки их отпугнули?

— Но ведь раньше их никто не ставил, а?

— Лайл, ты же не… — Румянец Оливии стал еще гуще.

— Это смешно, — перебил он. — Я не собираюсь спорить с тобой о призраках.

— Ты мог бы по крайней мере… — Оливия взмахнула перед ним листком бумаги.

— Нет, — коротко сказал Лайл. — Я не собираюсь тратить время на разглядывание бессмысленных каракулей.

— Ты бы так не говорил, если бы посмотрел его дневники.

— Я не стану читать его дневники. — Только не с ней, заглядывающей ему через плечо. Ее аромат… Проклятое шуршание шелка… Это нечестно. Она знает, что им нужно держаться друг от друга подальше.

— Ты велел мне искать! — закричала Оливия. — Я провела много часов, перекапывая горы бумаг, книг, дневников и писем. Час за часом, пытаясь разобрать его мелкий почерк. Ты сам…

— Чтобы чем-нибудь занять тебя! — взорвался Лайл. — Чтобы выбросить твои фантазии из головы. Передо мной стоит идиотская, бессмысленная задача — напрасная трата времени и денег — в этом скверном месте, где я никогда не хотел находиться. И я бы не оказался здесь, если бы не ты.

— Я помогала тебе!

— О да, ты оказала мне очень большую помощь. Если бы не ты, я бы послал родителей ко всем чертям. Я был бы гораздо счастливее, голодая в Египте, чем находясь здесь. Какое мне дело до их проклятых денег? Пусть потратят их на моих братьев. Я сам могу себя содержать. Но нет, я здесь, по мере сил стараюсь выполнить эту проклятую работу, выполнить ее так, как положено, но тебе надо изводить меня и не давать мне покоя, чтобы гнаться за другой несбыточной мечтой.