Jordy Rivers - Рассказы

– Ты любишь Эшли, – сказала Адриана.

– Конечно, ведь это ее дочь. Я любила всех кого, любила она.

– Она тоже никак не может тебя забыть, – сказала ей Адриана.

– Эшли?

– Нет, та другая. Все никак не забудет и не отпустит.

– Это так сложно? Отпустить? – спросила Мишель и повернула голову к Адриане.

Та стояла не шелохнувшись. Она вообще редко двигалась. Будто бы давала возможность другим любоваться ее красотой. Созерцать ее и восхищаться.

– Некоторые люди не созданы для того, чтобы отпустить друг друга, – только и сказала Адриана.

– Я знаю, – улыбнулась Мишель. – Ты, например, никогда меня не отпустишь.

– Никогда, – сверкнула глазами женщина.

Мишель коротко кивнула и вернулась к рассматриванию ясного без облачка неба. Брови ее были нахмурены.

– А она отпустила, – только и сказала она в ответ.

Через несколько дней приехала Эшли. Высокая, стройная, с длинными каштановыми волосами, совсем как у матери. С огромными кошачьими глазами, с кошачьей грацией, в темном пальто с поднятым от ветра воротником. Руки в карманах. Хрупкая. Спокойный, уверенный взгляд глаз цвета кофе из под длинной челки.

– Эшли! – Мишель долго не могла выпустить ее из своих объятий. – Эшли!

Она привезла с собой огромный букет цветов. Белые розы, на которые Мишель не могла смотреть.

– Поехали, не будем тянуть. Вы готовы?

– Сейчас, – и с этими словами Мишель исчезла в доме.

Когда Эшли и Бобби уже стояли у дверей, а Мишель все не спускалась, Бобби пошел поторопить ее, но не нашел в своей комнате.

– Ее нет наверху, – крикнул он Эшли.

– Я знаю, где искать, – ответила она ему и вышла в сад.

Она не ошиблась. Мишель была там. Она спорила с Адрианой. Лицо Мишель было пасмурнее ночи. Ветер трепал ее блузку и волосы. Она хмурилась. Руки в карманах. Эшли невольно улыбнулась. Она так долго копировала ее позу, манеру держать себя, походку, что теперь ясно видела в Мишель саму себя. Эшли вернулась в дом.

– Дай ей несколько минут, – сказала она.

– Ты не сделаешь этого, – просила Адриана.

– Нет, конечно, я не сделаю этого, – соглашалась с ней Мишель, угрюмо опустив голову.

– Ты здесь совершенно не при чем, – продолжала Адриана.

– Абсолютно, – повторяла вслед за ней Мишель.

– Ты не можешь винить себя в том, чего не помнишь. Ты не помнишь, как все это было.

– Я не виню себя.

– Я знаю, что ты думаешь!

– Тебе ли не знать! – сказала Мишель. На этот раз она даже улыбнулась. Без горечи. Весело и задорно.

– Ты готова умереть, но не запятнать свой светлый образ. Он для тебя дороже всего на свете. Но ты же не поступишь так со мной. – Адриана почти плакала.

– Иди сюда глупенькая, – Мишель притянула женщину в белом платье к себе и нежно поцеловала ее в макушку, позволив той обвить свою талию руками.

– Твой светлый образ мне дороже моего.

– Никогда меня не отпускай, – прошептала Адриана.

Мишель закусила губу, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.

– Ты говоришь, как она, те же слова.

– Я люблю тебя, – коротко бросила Адриана ей куда-то в плечо и резко отстранилась. – Она тебя не любила.

– Говори так. Звучит отрезвляюще. – Мишель, глубоко вздохнула и успокоилась. – Поехали.

На кладбище было солнечно и немноголюдно. Видимо июльское солнце все еще продолжало гостить в этом не желающем никуда уходить октябре. Они стоили друг друга. Это солнце и эта осень. Зеленая трава и серые каменные плиты, обласканные упрямым солнцем, твердящем о жизни посреди смерти. Бобби держал Мишель за руку. Он помнил, как все проходило в последний раз, и теперь сжимал маленькую аккуратную ладонь Мишель в своей большой и теплой. Адриана шла по другую сторону от Мишель, в своем обыкновенном белом платье. Взгляд ее был суров. Выглядела она решительно, как перед битвой. Эшли с беспокойством посматривала на парочку слева от себя. Порыв холодного осеннего ветра взъерошил им всем волосы, заставив молодую девушку повыше поднять воротник пальто. На локте у нее покоился ее огромный букет белоснежных роз, их цвет чем-то напоминал цвет платья Адрианы. На самом подступе к могиле Мишель оступилась, и Бобби подхватил ее на руки. Адриана даже не смотрела на нее. Ее била дрожь, которую та пыталась унять.

– Ничего не в порядке, – предупредила Мишель вопрос Бобби. Но потом мгновенно взяла себя в руки и добавила, – Точнее все хорошо.

Но когда они подходили к могиле, глаза ее уже застилали слезы так, что она даже не могла прочитать имени на надгробном камне. Буквы прыгали и никак не хотели складываться в такое знакомое имя, которое она сумела забыть и всегда считала это своей личной победой.

Мишель посмотрела на Адриану. Ее присутствие рядом говорило о том, что женщина, которую она любила всю свою жизнь, находится рядом с нею, перед ней, но кто же тогда та, что лежит в этой могиле? Кто она? Мишель хотела и все никак не могла этого вспомнить. Она чувствовала, что это было для нее неимоверно важно, и все равно ничего не могла поделать с ускользающей, не слушающейся ее памятью. И вдруг она услышала крик, тот самый крик из кошмара, который приходил к ней каждую ночь вот уже последние две недели. Этот крик шел из самой глубины сердца, и его невозможно было заглушить ничем. И как в своем сне Мишель опустилась на колени, упав к сырой земле, она зажимала уши руками и плакала над могилой женщины, которую даже не могла вспомнить.

– Мишель! – позвал ее Бобби.

– Оставь ее, папа! – резко остановила его Эшли. – Может, хотя бы ей удастся это сегодня.

– Мишель! – это был уже крик Адрианы. Истошный, жадный вопль существа, желающего жить. И не имеющей этой возможности. Она протягивала свои красивые белые руки к девушке, рыдающей над могилой, но не могла дотянуться. И она таяла в солнечном холодном воздухе.

Бобби дернулся к ней, лицо его исказилось гримасой боли.

– Она здесь? – спросила Эшли. – Мама здесь?

– Да.

– Чего она хочет? – спросила Эшли и гордо вздернула подбородок. Таким же жестом, как это делала Адриана.

– Она хочет Мишель, – ответил Бобби.

– Ничто не изменилось, да пап?

– Нет, ничего не изменилось, – согласно кивнул он и расправил плечи, чтобы вдохнуть полной грудью свежего морозного воздуха. – Хотя, какой смысл плакать по тому, кого ты никак не можешь вспомнить, – проговорил он, с непонятным выражением лица глядя на Мишель.