Cassandra - Лилия Фандеева
– Здесь внутреннее кровотечение, – сказал он вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, и заметил коллегу. – Этого можете довезти, если поторопитесь, – предложил он и подошёл к другому пассажиру, которого достали из салона. Он задыхался. – Что думаете делать? – спросил он, склонившегося над пострадавшим медика. – Его спасет только трахеостомия. У вас мало времени.
– Вы в своём уме? – возмутился тот.
– Я в уме, а вот вы его не довезёте. Я доктор Сосновский, работаю в Челси. Дайте мне скальпель, спирт и канюлю. Я сам всё сделаю. Шевелитесь, мать вашу. У вас пара минут. – На самом деле операция эта достаточна простая для медика, но требует «железной воли и стальных нервов», а также аккуратности и внимания. Антон рисковал. Он протёр спиртом кожу, нащупав трахейную мембрану, сделал небольшой, но глубокий разрез и вставил в него трубку. – Давай пластырь, – попросил он, фиксируя трубку и понимая, что воздух свободно поступает в лёгкие. – Я поеду с вами, – сказал Антон, наблюдавший, как пострадавшего укладывают на носилки и замечая, что руки его к крови.
Он опоздал на работу на три минуты, но разговор предстоял далеко не по этому поводу. Оправдываться было глупо. Антон, как провинившийся школьник стоял и выслушивал обвинения в свой адрес. Он «влез далеко не в своё дело», « не имел права заставить усомниться присутствующих в непрофессионализме бригады».
– Чёрт возьми, Вы хотели, чтобы он умер? Парню нет и тридцати лет, а я должен был стоять и смотреть, как он задыхается? Да, это было не моё дело, признаю. Где Ваша хвалёная экстренная медицина? Делайте то, что Вам предписано, а я буду делать то, в чём давал клятву без всяких предписаний и бредовых ограничений, – возмутился Антон и покинул кабинет.
Вернувшись в отделение, он никак не мог успокоиться. Он понимал, что без навыков, приобретённых в России, вряд ли пошёл на риск, здесь мало навыков, здесь нужно себя настроить морально. Он вошёл в палату, куда уже перевели из операционной пациента с внутренним кровотечением.
– Энтони, ты молодец, – похлопав по плечу, сказал ему хирург.
– Скажи об этом Джефферсону, – равнодушно ответил Антон. – Он мне целую проповедь прочёл. Я работал на реанимобиле, мне всякое приходилось видеть. Виноват в том, что пострадавший жив? – Антон вернулся в кабинет. Плановые завтрашние операции для него могли не состояться, но нужно было всё ещё раз проверить. «Сашка меня сегодня спасла. Как она могла предвидеть ситуацию? А местное руководство утопит не задумываясь», – думал он, открывая папку и набирая номер жены.
– Сань, как дела?
– Что у тебя с голосом? – вопросом на вопрос ответила жена.
– Всё нормально у меня с голосом. Охрип, доказывая, что я не верблюд, – пытался пошутить Антон. – Ты как планируешь свой день?
– Часа в три освобожусь. Катюшу заберу вовремя. У тебя в кармане куртки список – не забудь зайти в аптеку. Антон, ты в разговорах будь сдержаннее. Ты, дорогой мой не в России. Здесь не принято доказывать очевидное, лучше промолчи.
– Сделаю. Целую. Пока.
Время до полудня тянулось долго. Когда Антона вызвали на «ковёр» второй раз, он уже не ожидал ничего хорошего и смирился, что самовольные действия закроют дорогу в профессию, если не совсем, то надолго. У него сложилось впечатление, что здесь, как и дома, посты в системе здравоохранения занимают в большинстве своём теоретики, а не практики. Врачи, которые если и были в больнице, то только во время студенческой практики, а потом просто учились и делали карьеру. «Чёрт с ними, пойду куда угодно, но извиняться не буду», – думал он, открывая дверь в кабинет. Разговор был более доброжелательным и не столь официальным. Говоря простым языком, его просили больше не делать ничего подобного.
– Я практикующий врач и должен в первую очередь спасать людей, а не думать, нарушаю ли я предписания, и чем закончится для меня инициатива. Я делал это вне стен госпиталя и внерабочее время. Хотите уволить – увольняйте, а причину укажите, что по моей инициативе пациент остался жив. С меня довольно этого цирка. Я меньше всего виноват в том, что мой коллега оказался не столь расторопным. Я могу извиниться за несдержанность в разговоре, за тон, но честь и порядочность, извинения не требуют, – сказал Антон, покидая кабинет.
– Зря вы так, Джефферсон. Сосновский реаниматолог в первую очередь. У него десятилетняя практика. Скольких людей он вернул к жизни с того света? Это тебе не плановые операции два-три дня в неделю по вскрытию нарывов. Доктор Сосновский, как все русские импульсивен, но специалист хороший. Ни вам, ни мне и в голову не пришло так рисковать, а он это сделал. Вам стоит, если и не извиниться, то как-то сгладить сложившуюся ситуацию, – говорил представитель медицинского комитета. – Как вы думаете, что скажут родственники пострадавшего, узнав, что вы уволили доктора, спасшего парня?
– Я не собирался его увольнять. Каждый должен делать то, что должен. Теперь он это знает. Вы думаете, мне всё это нравится? Он, если захочет, может уйти без всякой рекомендации. Я видел его работу в операционной – ни одного лишнего движения или слова. Сосновский у нас всего восемь месяцев, нельзя ему дать уйти.
Домой Антон возвращался с чувством лёгкого дискомфорта от разговоров, сочувствия и лицемерия.
– Что-то случилось? – спросила жена мужа, переступившего порог квартиры. – Вид у тебя ни то расстроенный, ни то сердитый.
– Сашка, ты знаешь, что спасла меня сегодня дважды? – спросил он её, подхватывая на руки и кружа по квартире.
– Во-первых, поставь меня на место, а во-вторых, объясни толком, что произошло.
– Принцесса где? – спросил он, опуская Сашу на пол, снимая верхнюю одежду и моя руки под краном.
– У неё урок. Просила не беспокоить, – ответила Саша. – Так, что случилось? – повторила она вопрос, присаживаясь на диван.
– Во-первых, твой ночной кошмар помог остаться мне в живых или не раненым, – сказал он, и коротко передал события сегодняшнего утра. – Во-вторых, исходя из всего
