Ява - Владимир Войновский
Или идёт рота строем… чеканит шаг и горланит строевую песню. Молодые получают локтями в бок и кулаками в спину, в знак неудовлетворительного исполнения песни. «Дедушки» песню не поют вообще. Как бы молодые не пыжились, а всё одно, никому их пение не нравится, и в первую очередь… самим «дедушкам». Их неудовлетворенность сразу выражается в недовольстве «фазанов», которые тут же, в строю, на глазах у офицеров и прапорщиков, исподволь ставят подножки молодым или попросту бьют ногами по голени. Боль нестерпимая. Шаг нарушен. Строй нарушен хромающими и спотыкающимися. Возрастает недовольство офицерского состава. Офицеры тычут пальцами в прапорщиков. Прапорщики указывают сержантам роты, среди которых практически все «дедушки». Они выражают презрение и недовольство «фазанам», которые… Нет, они открыто не зуботычат. Они, как твари полуночные, выползают из своих нор и схронов на охоту после отбоя, по одному молодых «вежливо» приглашают в туалет. Днём они друзья, товарищи, армейские побратимы, а ночью…
— Ты что, урод, спотыкаешься в строю?
— Да мне кто-то…
Не договорив, молодому приходится уворачиваться, но всё равно получать свою порцию «товарищеских» зуботычин.
— Кто тебе виноват? Сам споткнулся, тварь. Из-за тебя нас командир наказал.
Снова порция увесистых зуботычин и пинков в тело, защищённое только нательным бельем и, если успел, блоками рук и ног.
— Почему не поёшь?
— Пою.
— Нет, не поёшь. Петь надо громко. Что, за тебя «дедушки» должны петь?
Новая порция «дружеских» подарков. И всё до тех пор, пока обмякшее тело не сползает по стенке на пол или не вылетает в казарменное расположение…
Итак, по одному… всех. Кто пытается сопротивляться, бьют от души. Иногда к экзекуции присоединяются «дедушки».
Валерке доставалось не слишком часто. Но доставалось. Почему так, он не знал. Однако нетрудно догадаться. Он всегда начинал на свой страх и риск давать отпор. Давно наплевав на себя и оставшись в одиночку, он сопротивлялся отчаянно, порой не помня, как оказался в кровати.
В один из январских вечеров Валерка после рейса поздно вернулся в роту.
— Ява, не раздевайся. Отнеси в кочегарку гитару. Ребята попросили, — сказал дневальный.
— Кто просил, тот пускай и отнесёт, — Валерка снял шинель.
— Ты чё, боец, не понял. Тебе сказано, схватил гитару и в кочегарку. Одна нога здесь, другая там, — оповестил грозный голос «дедушки» с кровати.
— Пускай твои холуи услуживают, — Валерка повесил шинель и прошёл к своей тумбочке.
К нему медленно подошёл грозный «дедушка»… «метр с пилоткой».
— Ты не понял, что я сказал, или хочешь снова получить.
— Разом больше, разом меньше… только крепче буду.
— Урод, схватил гитару и в кочегарку.
Валерка знал, что уйти в кочегарку значит ещё добрых часа три-четыре впахивать у котлов, забрасывая уголь вместо отдыхающих «фазанов». Работы он не боялся, но работать за кого-то и тем более после выполнения трудового дня. Нет, этого ему явно не хотелось. Для себя он сразу решил: «Лучше ещё раз бойня, чем очередное унижение»
— Ява, не ерепенься, тебя просили принести гитару ваши Панов и Тершин, — сказал со своей кровати прибалт, с которым у Валерки складывались нормальные отношения.
— Сразу бы так и сказали, — свои для Валерки по прежнему значили многое.
Он оделся. Взял гитару и нес пеша пошагал по морозу. Прошёл «горячие цеха» и открыл дверь комнаты отдыха ребят, служивших кочегарами,
— Кому гитару?
— О-о-о, Ява пришёл. Заждались мы тебя, — среди «фазанов» роты сидели Панов и Тершин. По их внешнему виду Валерка сразу определил цель вечерних посиделок. Они были «расстёгнуты» и приняты в «братство».
— Давай гитару…
— Ява, иди за мной, — сказал никто иной, а свой, Тершин, вставая из-за стола.
Они отошли от комнаты отдыха. Тершин остановился, развернулся и максимально приблизил своё лицо к Валерке. Пахнуло перегаром. Он небрежно скомкал в своей левой руке лацканы шинели Явы. Из-за его спины, как в зрительном зале, ухмыляясь и любуясь, смотрели новые «друзья».
— Ну что, довыдёргивался, чмо? Теперь будешь делать всё, что мы скажем. Понял? — Тершин попытался ударить земляка.
Валерка пришёл в себя быстро. Он перехватил кулак Сергея и оттолкнул его в сторону. Развернулся и пошёл на выход. Вслед ему что-то кричали, но он этого не слышал.
В ряды девяти камчатских ребят был брошен камень раздора. «Теперь каждый сам за себя. И точка!», — думал Валерка. Но это была далеко не кульминация, а только начало.
В роте Валерка разделся. Сходил привёл себя в порядок, умывшись и побрившись, лёг в постель и сразу заснул, так как очень устал за день.
Проснулся он от резкой боли в левом боку.
— Вставай, чмо. Пошли разговоры разговаривать, — в темноте Валерка разглядел одного из кочегаров.
Долго ждать и упрашивать себя он не стал. Сжав кулаки, вскочил с кровати и приготовился к драке прямо здесь, сейчас…
— Пошли, — слегка опешив, сказал «фазан».
Вошли в уже привычную «комнату пыток». Здесь были все из кочегарки. Огорченный «дедушка» и два его сподвижника.
— Ты как посмел поднять руку на «фазана», урод? — банально началась разборка.
— О ком речь? — спросил Валерка, не разжимая кулаков и осматриваясь в ожидании первого удара.
— Ты дурочку не включай. Что, слепой? Или при свете не видишь, что Тершин «фазан»?
— Ой, разглядел, — слегка улыбнувшись, воскликнул Валерка. — И что? Мне перед этой тварью извиниться?
— Для начала…
— А больше он ничего не хочет?
— Да что с ним базарить. Надо учить. Совсем зарвался, урод.
Драка. Когда один на один, ну, или толпа на толпу, тогда это драка… а вот когда на одного человек семь и все пьяные… это далеко не драка, а чистой воды избиение. Сопротивляться против обутых в кирзовые сапоги, которые только и мелькали в воздухе, Валерке долго не удалось. Как позже рассказывал дневальный, добивали уже лежачего. Утром сильно болело всё тело. Левый глаз заплыл от огромного синяка.
— Рота! На утреннюю поверку становись! — скомандовал дневальный.
Валерка встал во вторую шеренгу. Натянул на глаза шапку. Первая шеренга то и дело перемещалась волнообразными движениями походу шагов старшины роты, закрывая Яванского от глаз прапорщика.
На завтрак Валерка не пошёл. Он сразу рванул в парк готовить машину на выезд. Дежурил Николаенко.
— Ого! Это ты где и что поймал? — он с восхищением и любопытством рассматривал творение рук человеческих.
— Да так. Всё в норме. Дай путёвку. Я пойду машину готовить. Постараюсь, чтобы Птичкин до складов ничего не заметил, а там наплету, что со складскими подрался. Поверят?
— Поверят, если сейчас не узреют. Давай так, на путёвку и
