Романтичные сказки - Вероника Карпенко
Смартфон пропищал, прерывая мелодию.
«Ну, кто там ещё?», — про себя усмехнулась она, и достала навязчивый гаджет. Поздравления сыпались множеством однообразных четверостиший. Даже Казанцев прислал смс с пожеланием «нежности, ласки, икры и колбаски». Что было вполне в его духе!
Экран вспыхнул, и Янка застыла на месте. В списке контактов он значился «Юлей». Зачем? Просто теперь имя «Юра» причиняло ей боль. А взять и стереть его она не решалась. В глазах помутнело, и строчки расплылись, словно круги на воде. Янка села, держась за перила. Читая их снова и снова! И с каждым словом взлетая всё выше…
Эпилог
«Если что-то останется, это — Ты!
Я тебя не заслуживаю, наверно.
Все, что кроме — понты, понты…
В жизни глупой, паршивой, нервной.
Просто, дай мне тебя вспоминать,
И касаться… хотя бы мыслью.
Будет больно! Опять и опять…
Эта боль стоит всей моей жизни», — прочитала она сохраненное стихотворение. Хотя нужды в этом не было! Янка знала его наизусть. Эти строчки намертво въелись в кору головного мозга. И теперь жили там, иногда проступая сквозь пелену неозвученных слов.
Поезд тронулся с места и теперь шёл неспешно, покачиваясь на цепких ходулях. Худосочные сосны плавно скользили в окне. Было трудно понять, сколько времени! Ночью Янка проснулась, удивляясь тому, что за окном уже день. А на часах между тем было четыре утра.
«Белые ночи — это так романтично», — восклицала Маринка, узнав о поездке. Подруга меняла парней, как перчатки. И каждый раз говорила, что это любовь. Раньше Янка смеялась над ней. А теперь перестала! Кто знает, как правильно нужно любить? И кто сказал, что любовь должна быть адресована только кому-нибудь одному?
Она потрогала выступ на правой руке, и сдвинула в сторону, освобождая фалангу. Отметина у основания безымянного пальца была похожа шрам. Словно тело её отторгало инородный предмет.
«Привыкай», — подумала Янка и вернула на место кольцо. Оно было простым, но красивым. И на солнце играло, сияя косыми насечками…
Они расписались «по-тихому». Никому не сказав, не отпраздновав вместе с родней. Как будто делали что-то запретное! Ей же казалось, что Лёшка боится огласки. Возможно, виной тому было то, что в списке любимых Янкиных фильмов значился некий, с кричащим названием. Но повторить «подвиг» Джулии Робертс она не решилась! И теперь в соцсетях рядом с именем Яна появилась фамилия Копылова.
Дверь купе отъехала в сторону. И в проеме возникла физиономия Лёшки. Он взглянул на неё вопросительно:
— Ты заказала нам чай?
В ответ Янка лишь виновато пожала плечами.
— Ничего нельзя поручить, — вздохнул её муж.
Небритость была ему в пору. Сужая широкие скулы, добавляя пикантности образу. К тому же, щетина приятно царапала кожу. И нравилась Янке! Хотя она знала, что, стоит им поселиться, как Лёшка сбреет сей «атрибут легкомыслия».
— Ладно, я сам, — он вернул дверь на место.
Но уже спустя пару минут появился опять. Держа в руке литой подстаканник. В нём, дымясь кипятком, красовался гранёный стакан.
— С вас двести рублей! — подытожила проводница, вручая второй, наполненный чаем.
Янка сползла с верхней полки и устроилась у окна. До прибытия в Ригу она приведёт себя в Божеский вид, переоденется и отрепетирует перед зеркалом речь. Сказать «привет», или «приветик»? А когда он ответит, улыбнуться, или опустить глаза? Внутри всё дрожало, как перед экзаменом! От одной только мысли о будущей встрече. Стараясь унять эту дрожь, Янка сжала изогнутый край подстаканника. Поднесла ко рту, и втянула в себя сладковатую жидкость.
Лёшка сунул руку в карман и молча выложил на застеленный скатертью стол шоколадный батончик. Белесая чёлка упала ему на лоб. Он не стал убирать её. Он был совсем не в её вкусе! Ведь Янкиной слабостью, даже сейчас, оставались брюнеты.
— Я люблю тебя, — она протянула руку и отодвинула русую прядь.
Лёшка хмыкнул:
— С чего вдруг?
— Не знаю, — Янка пожала плечами, словно ища оправдание произнесенным словам, — А что?
— Да так, — он нахмурился и, шумно хлебнув из стакана, добавил, — Просто ты так редко об этом говоришь.
— Правда? — она прислонилась к нему.
— Правда? — переспросил её Лёшка.
Янка кивнула, чувствуя твёрдость родного плеча.
«Эта боль стоит всей моей жизни», — про себя повторила она.
Лёшка не был её идеалом! Но что-то близкое, необъяснимое давно отличало его от других. Она не пыталась дать имя этому чувству. Привычка? Привязанность? А может, любовь? Просто ей было с ним хорошо! И… не больно.
Балкон напротив
Глава 1
Майские праздники миновали, деревья облачились в свежую сочную листву. Воздух, после морозного марта и пыльного апреля, подобно парфюму, был напоен ароматами цветущих растений. Хотелось дышать глубоко и жмуриться на солнце!
Наконец-то прилетели ласточки, и как всегда, заселились под козырек балкона. Эти непоседы просыпались с рассветом и начинали суетиться вокруг своих гнезд, латая старые дыры и наводя уют в сезонном жилище. Когда мы решили поставить стеклопакеты, пришлось сковырнуть пустовавшее гнездо. Такой акт безвыходного «вандализма» оставил чувство вины. Ведь наши пернатые соседи могли не простить обиду. Но они вернулись! На следующий год эти неугомонные птицы вместо одного, свили целых три гнезда.
Весна, будто капризная барышня, не отличалась постоянством. И стоять на балконе было прохладно. Но приятно! Так не хотелось уходить. И я облокотилась на подоконник, наблюдая за ласточками, рассекающими воздух. Наш район был построен более-менее аккуратно. Дома, уважая личное пространство, отступают на шаг друг от друга. Сбоку, образуя прямой угол, к нашему примыкает другой дом. Нам повезло жить в крайнем от него подъезде, умудряясь миновать слишком тесного соседства. Что, однако, не мешало разглядывать чужие окна, когда вечером в них зажигался свет. Наши окна всегда были плотно зашторены. Ибо нечего смотреть!
На третьем этаже соседнего дома остался едва ли ни последний не остекленный балкон. Там, опершись о перила, курил мужчина. Он подносил к губам сигарету, выдыхая облако дыма и задумчиво глядя вдаль. Он пренебрег рубашкой и чувствовал себя вполне комфортно, несмотря на прохладный ветерок. Я, как обычно, попыталась представить кто этот человек, о чем он думает.
Мне всегда нравилось воображать жизни людей, наблюдая за ними в общественном
