Ульяна Соболева - Джокер
Я настолько растворился в её запахе и прикосновениях к коже, что не сразу понял, что
Марианна не обнимает меня в ответ, а сражается со мной. Она с силой оттолкнула меня, процедив сквозь губы:
– Убирайся!
В первый момент подумал, что ослышался:
–Что? Что ты сказала?
Она схватила меня за запястья, впившиеся в её плечи, и сильно сжала.
– То что ты слышал. Убирайся! Просто исчезни! Не прикасайся ко мне!
Её голос срывался на хрип, заставляя сердце обливаться кровью.
Посмотрел в глаза, горевшие непонятной мне яростью и, освободив руки, поднёс её ладони к губам, покрывая поцелуями и растворяясь в аромате ее кожи:
– Что с тобой, малыш? Почему?
Она выдернула руки.
– Со мной? Ты спрашиваешь, что со мной? Тебя это волнует? В перерывах между какими сверхсекретными делами или шлюхами ты решил узнать обо мне? После того, как запер в эту тюрьму; после того как распорядился мною, как вещью...после того, как отнял у меня все. Убирайся! Я всё знаю. Всё. Ты...ты чудовище. Ты лицемер. Ты мог просто...просто сказать мне что все кончено, но ты... ты отобрал у меня детей...я могла всё понять...но дети...как же я презираю тебя!
Она задыхалась, отводя взгляд, давая понять, насколько ей больно смотреть мне в глаза.
– Отпусти меня! Или убирайся сам!
Именно тогда я осознал, что она уже всё знает. Вашу мать, она знает! Но как? Чёрт возьми, кто ей мог проболтаться? Если только кто–то из охранников. Сукины дети сегодняшний день точно не переживут. Ни один!
Я прикрыл глаза и медленно выдохнув, произнёс:
–Марианна, давай, зайдём в дом. Давай не будем устраивать спектакль для охраны.
Она истерически засмеялась:
– Спектакль? Вся моя жизнь рядом с тобой сплошной спектакль. То ли комедия, то ли трагедия, и я всего лишь массовка на твоей сцене!
Внутри всё перевернулось. Как мне доказать ей, что она главная героиня этого бесконечно долгого действа, именующегося моей жизнью?
Я стиснул зубы до скрипа и прошипел:
–Иди в дом, я сказал!
– Не то что? Заставишь? Затащишь насильно? Какие права у тебя теперь есть на меня, Ник?
Она содрала обручальное кольцо с пальца и швырнула в меня.
– Никаких. Ты мне теперь никто!
Поймал на лету кольцо и, схватив, её за локоть, дёрнул на себя:
– Малыш, не заставляй меня в очередной раз напоминать о СВОИХ. ПРАВАХ. НА ТЕБЯ!
Марианна попыталась вырваться, но я уже отвернулся и теперь тащил её за собой в дом. Она упиралась ногами, пытаясь затормозить меня, била по спине руками, истошно крича. И каждый крик отзывался эхом внутри, причиняя физическую боль настолько сильную, что хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать ничего.
Ни слова не говоря затащил девушку внутрь и, закинув её себе на плечо, поднялся в спальню. Там я бросил её на кровать и ледяным тоном сказал:
– Вот теперь говори.
Марианна вскочила с постели и, сжав руки в кулаки, прокричала.
– Мне не нужно ничего напоминать! У тебя нет прав на меня. Мы теперь в разводе! Ты лично, собственноручно, зачеркнул все права и дал мне свободу. И я рада, что ты приехал, потому что теперь ты отпустишь меня. Не хочу ни секунды находиться рядом с тобой в ТВОЕЙ золотой клетке. Я вернусь к отцу и начну процесс по возврату детей, Ник. И еще... не называй меня «малыш». Это право ты тоже потерял.
Захотелось взвыть от бешенства. Эту «золотую клетку» ещё совсем недавно она считала своим домом. А теперь хочет бежать из неё без оглядки.
Шагнул к ней и, схватив за волосы, с силой дёрнул в сторону:
– Нет прав, говоришь? Вот они мои права, – притянул её за талию и впечатал в себя, – и мне не нужны долбаные бумажки, чтобы доказать тебе существование МОИХ прав.
Положил руку на её ягодицы и сильно сжал:
–Отпустить тебя, малыш? Ты думаешь, что я когда–нибудь отпущу тебя? Ты в это веришь, Марианна?
Она дёрнула головой и тихо произнесла:
– Эти права тебе давала я тем, что позволяла и хотела, чтобы ты их имел. А сейчас тебя больше нет для меня. Мне противны и омерзительны твои лживые прикосновения, твои слова, которые не стоят и гроша. – Неосознанно отступил от неё, не веря, что слышу эти слова. Лучше бы она отхлестала меня по щекам! Это не было бы и вполовину так мучительно, как сейчас, после этих слов. А Марианна выставила вперёд руку и продолжала вскрывать мне вены острыми как лезвия словами:
– Малыш...А ЕЁ как ты называешь? Детка? Крошка? – Потихоньку приходя в себя, шагнул ей навстречу, чтобы схватить и прокричать в ухо так громко, насколько мог, что ту, другую, я не называю никак. Что ТА для меня ничего не значит.
Она отшатнулась в сторону и практически прорыдала срывающимся голосом:
– Убери руки и не прикасайся ко мне. Ты отпустишь меня. Потому что я больше не хочу быть с тобой и ...не буду! Никогда! Просто запомни это. Никогда!
Уже не контролируя себя от моментально охватившего тело бешенства опрокинул Марианну на кровать и сел сверху, зафиксировав её руки над головой:
– Запомни, Марианна, мне не нужно твоё разрешение на то, что и так является МОИМ!
Опустил голову, приблизившись к её лицу на расстояние в пару сантиметров:
– И называть я тебя буду так, как хочется мне. Ты моя, Марианна! Вся моя! Твоё имя. Твоё тело. Твоя жизнь. А вот ты, Марианна, никогда, слышишь? Никогда больше не будешь распоряжаться тем, что принадлежит мне.
Её глаза сверкнули, она поняла, о чём я. Продолжая сжимать её запястья одной рукой, второй схватил её за шею и прорычал:
– Какого чёрта ты творишь, Марианна?
Встряхнул её:
– Отвечай? КТО. ТЕБЕ. ПОЗВОЛИЛ?
Поднял руку к подбородку и сжал, причиняя боль:
–Твою мать, Марианна! Почему ты это сделала? Чего ты хотела этим добиться?
Она вцепилась в моё запястье и, задыхаясь, прохрипела:
– Уйти от тебя. Потому что еще никогда в жизни я не испытывала такого отвращения к тебе и к себе. Ты не удержишь меня, Ник. Меня рядом с тобой нет... Очнись. Посмотри мне в глаза – меня нет. Не смотря на то, что мне не дали уйти, я уже ушла. И, знаешь, я не жалею, что меня остановили...не жалею, потому что я смогла сказать это тебе в лицо. Сказать, что впервые тебя ненавижу. Ты можешь заставить меня бояться...но ты больше не заставишь меня хотеть и любить тебя.
Сердце в очередной раз сжалось от беспощадных слов, чтобы снова понестись вскачь от невероятной злобы, завладевшей всем телом. Каждой чертовой мышцей. На короткий миг стало трудно дышать, будто весь воздух из комнаты молниеносно выкачали. Казалось, ещё чуть–чуть, и тело просто свалится мёртвым грузом на кровать, потеряв смысл для дальнейшего функционирования. Но та же самая злость заставляла продолжать эту борьбу с ней и с самим собой, адреналином впрыскивая в кровь необходимые силы. Я злился на неё за то, что захотела покинуть меня навсегда. И чувствовал ещё большую ярость на себя. За то, что позволил нам дойти до этого.