Джоконда Белли - Воскрешение королевы

Я чувствовала, что мне с каждым разом все труднее возвращаться к жизни, преодолевая границы своего внутреннего мира. Одиночество сделалось для меня надежным убежищем, не будь которого, я и вправду давно потеряла бы рассудок. Я все больше углублялась в себя, и те, кто меня окружал, превращались в неясные, размытые силуэты где-то на краю моего сознания. Тем сильнее влекло меня немое величие природы. Мне хотелось раствориться в зелени, в ветре, в солнечных лучах, я чувствовала каждой клеточкой своего тела, каково цветам приходится без воды. В саду я уселась под елью, вытянув руки и ноги, подняла лицо к небу и долго сидела без движения, наслаждаясь теплом и свежестью.

Я оставалась в саду, пока за мной не пришли фламандские дамы. Они отвели меня в ванную. Странное поведение в саду немедленно приписали моему безумию, но мне было все равно.

Мария родилась здоровой, как и все мои дети. На этот раз при родах мне помогали лекарь и повитуха. На крещении девочки присутствовал мой свекор. Во дворце на время воцарился мир. Я стала появляться на пирах и турнирах под недоверчивыми взглядами придворных и неусыпным наблюдением Филиппа и Гомеса де Фуэнсалиды.

И вот теперь я возвращаюсь в Испанию. За последние три месяца я почти не виделась с детьми. Они остались в Куденберге. В Миддлебурге я отняла Марию от груди и передала кормилице. Бедные крошки. Они будут королями. И наверняка будут несчастны. Я не могу дать им свою любовь, мне самой ее не хватает. Не знаю, то ли я разлюбила своих детей, то ли они не позволили мне себя любить. После моего возвращения во Фландрию мы так и не смогли сблизиться. Скоро они узнают, что их мать безумна. Уж лучше вовсе не видеть детей, чем всякий раз ловить на себе их полные ужаса взгляды.

— Мануэль, у меня задержка, ну, ты понимаешь…

Он пристально поглядел на меня. И ничего не сказал.

— Наверное, это какие-то гормональные проблемы. У меня так уже было, года два назад, потом все стало нормально. Но я подумала, что нужно тебе сказать.

— Погоди, Лусия. Не отвлекайся. Продолжим, — прервал меня Мануэль, но я видела, что он встревожился и, по обыкновению, принялся обдумывать две проблемы сразу.

— Я забыл сказать, что армада из сорока кораблей, во главе которой Хуана и Филипп отплыли в Испанию, везла не только матросов и свиту, но и две тысячи немецких солдат. Хотя испанская знать была готова поддержать Хуану в борьбе против Фердинанда, Филипп был готов, если понадобится, сместить тестя силой. Для этого он нанял ландскнехтов. Привыкший покупать сторонников, эрцгерцог тайком провел на борт не только фрейлин, которых Хуана приказала оставить на берегу, но и целый отряд проституток. А теперь закрой глаза и сосредоточься: в проливе Па-де-Кале армада попала в страшную бурю. Ты видела, как она начиналась.

Глядя на воду, я думала о том, что несчастья поглотили меня и погрузили во мрак, как кит поглотил Иону. Вдруг мне показалось, что с морем творится нечто странное: гладь воды застыла, словно ее сковало льдом. «Жюльенна» не плыла, а, казалось, застыла на поверхности с печально поникшими парусами. Воздух сделался тяжелым, словно тюки шерсти. Небо, на котором, с тех пор как вышли из Флесинга, не было ни облачка, приобрело зловещий блеск, будто кто-то разлил по нему жидкое серебро. Несмотря на дивную красоту, зрелище вызывало мысли об убийце, натянувшем шелковые перчатки. «Собирается буря», — проговорила я. Старый матрос, лениво чинивший снасти неподалеку от меня, поглядел на небо и кивнул: «Еще какая».

В три пополудни солнце скрылось. Море и небо начинали ритуальный танец. Волны тянули белые руки навстречу окружавшей нас тьме. Я спустилась в каюту и принялась молиться, без особого трепета, но и без воодушевления. Бурю оставалось только переждать. Особы королевской крови еще никогда не становились жертвами кораблекрушения, и мы с Филиппом не должны были стать исключением. Но, хотя я оставалась совершенно спокойной, эрцгерцог впал в настоящую панику. Он ввалился ко мне белый как полотно, схватил меня за руку и потащил в кают-компанию, куда забились благородные дамы и кавалеры, похожие на мышей, настигнутых котом.

Я села за стол. Среди всеобщего смятения мое спокойствие казалось почти оскорбительным. От качки изнеженных придворных рвало горькой желчью. Я, как назло, проголодалась и принялась грызть грецкие орехи из капитанских запасов. С неба лило так, словно море успело перебраться за облака, а теперь всеми силами стремилось обратно. Неистовые волны яростно ударялись о борта и днище корабля. Чтобы хоть немного всех успокоить, я сказала, что короли никогда не гибнут в открытом море. На меня поглядели так, словно я брежу, а я пожала плечами и снова стала грызть орехи. По каюте летали книги и карты, посуда со звоном летела на пол, мебель ездила из стороны в сторону. Заплаканные дамы не знали, куда деваться; они судорожно цеплялись за порванные гардины, перепачканные их собственной рвотой. Графы и маркизы ползали на коленях, некоторых рвало прямо в тарелки. Филипп вопил, что вручает себя Господу, Гомес де Фуэнсалида ревел, как младенец, размазывая по лицу сопли. Молнии вспыхивали одна за другой. Грохотали раскаты грома. Лишь самые мудрые и выдержанные люди способны сохранять спокойствие в такие минуты. Все мы как малые дети по сравнению с могуществом природы. Что такое человек с его смехотворными бедами против величия бесконечного моря. Когда кругом ревет буря, к нам возвращаются самые нелепые и беспочвенные детские страхи.

Внезапно раздался оглушительный треск. «Мачта падает!» — крикнул кто-то на палубе. Филипп кинулся прочь и вернулся с привязанным к поясу бурдюком, припасенным на случай бури.

Я никогда не видела его таким бледным, таким испуганным и униженным. Если я правильно помню, муж даже просил у меня прощения за все зло, которое он мне причинил. К счастью, время для разговоров было неподходящее. Я не сомневалась, что Филипп забудет о своих словах, едва буря уляжется.

Но шторм и не думал стихать. Капитан все чаще спускался к нам, чтобы сообщить об очередной напасти. Мы лишились мачты и потеряли из виду другие корабли. Наконец он попросил разрешения выбросить за борт часть груза. Гомес де Фуэнсалида закричал, что надо утопить шлюх, которых везли в загоне вместе с лошадьми, ведь это из-за них Господь наслал на нас бурю.

Увидев, что трусы вот-вот превратятся в душегубов, я потеряла терпение. Вскочив на ноги, я пригрозила капитану мучительной казнью, как только мы сойдем на берег, если он выполнит этот чудовищный приказ. «Уж если кого-то нужно бросить за борт, — заявила я, — то первым делом того, кто протащил этих несчастных на борт, включая его величество».