Поцелуй у ног богини - Александра Нарин
Потом она пошла по неуклюжим, переполненным мотоциклами улицам искать тюрьму. Она продвигалась по указаниям прохожих. Пыль липла к её лицу, открытым рукам. Заброшенные сады, провалы окон не кончались. Город был бурый, как запёкшаяся кровь. Только белоснежное кладбище на горе Алтиньо сияло на солнце.
Тюрьма была на удивление новой и даже казалась красивой после месива города. Несколько женщин с остекленевшими зрачками стояли у стен.
– Может быть, они примут наши передачи, может быть, и нет. Этого никогда нельзя знать, – объяснила одна девушка с полосой храмовой краски на лбу.
Весь день Мария простояла у ворот тюрьмы. Вероятно, её белые волосы помогли, охранники не отправили её, как других. В конце концов, в ранних сумерках охранник подозвал её к своей будке. На её вопросы он сообщил, что сегодня никого не привозили и что скорей всего Амира увезли в Панаджи, искать надо там.
Масляные огоньки
На карте памяти появляются
Знакомые контуры.
МИНА КАНДАСАМИ, «НАСЛЕДИЕ»
Она вернулась к автостанции, вокруг которой гудел и подвывал город. На островке тротуара посреди дороги пели гимны и били в тарелки. Скрипели автобусы, сигналили байки, дымились закусочные. Люди сбрасывали обувь с ног на тротуар и босыми поднимались по узкой лестнице в вегетарианский ресторанчик, увешанный гирляндами. В синих сумерках растекался свет фар. Мария решила ночевать в парке напротив станции, чтобы наутро ехать в столицу штата Панаджи.
В общественном туалете парка, довольно чистом, выложенном кафелем, она, изгибаясь, помылась низко приделанным гигиеническим душем. От воды стало легче, свежей. Мария вышла и села на скамейку парка.
В парке было полно мужчин, конторских служащих в рубашках и брюках. Они сидели по-восточному на широких бордюрах и лавках. На неё поглядывали как бы невзначай. Вечер тёк, очередной счастливый вечер для тысяч людей, которые возвращались домой, ужинали за пластмассовыми столами, разговаривали, отдыхали после жаркого дня. Мария была совсем одна на свете, но душа её сжималась от того, что Амир ещё более одинок и находится, наверное, в аду.
Сторож засвистел в свисток, прогоняя людей из парка. Он закрывал ворота на ночь. Остаться переночевать было никак нельзя. Мария пошла на улицы, по-прежнему переполненные. Ей захотелось плакать, но она лишь вдохнула воздуха. Запах бензина и сандаловых благовоний потёк по горлу.
Сильнее распалялись певцы мантр. Масляные огоньки, мотоциклы, тени людей неприкаянно и как будто всё быстрее носились в синем воздухе. Всё громче в невидимом оркестре стучали металлические тарелки, все чаще ударяли по барабанам тяжёлые ладони. К ней подошла измождённая, как сама Мария, женщина, предлагая купить вязаные сумки. Протянул руку нищий с огромным холщовым мешком. Мария встала от них подальше, у кассы междугородних автобусов. В узкой щели горел уютный жёлтый свет. Лорд Кришна благословлял путников лотосом с плаката. Пожилая кассирша в фиолетовом сари смотрела телевизор.
Мария прижалась к железной решётке кассы, словно пытаясь успокоиться светом лампы, чужим покоем. По телевизору показывали шоу, из тех, на которых сидят зрители. На сцене шутили, люди хохотали, и камера скользила по радостным лицам. Камера поймала огромное детское лицо Гоувинда с широкой улыбкой большого рта. Мария содрогнулась, она схватилась за решётку и впилась глазами в экран.
– Тётушка, это старая программа? – спросила она кассиршу.
– Дочка, это прямой эфир.
Камера плавала по просторной студии, передавая сигналы в забытый богом закуток автостанции. Око её застывало на нарядных ведущих, после шуток отправлялось к публике. Всё происходило будто в аквариуме. Через какое-то время оператор снова подвёл камеру к лицу Гоувинда и задержал на нём около семи секунд, плавно отдаляясь и собирая в объектив восторженную аудиторию. У Марии не осталось сомнений, что это Гоувинд. Радость и мука ожидания окатили её.
– Тётушка, во сколько первый автобус в Панджим? – спросила Мария на местный лад, как все, пропуская гласную.
– В шесть утра, дочка, пойдёт автобус для рабочих. Заходи, поспишь здесь.
Кассирша открыла ржавую решётку, запуская Марию в безопасную пещеру кассы.
– На-ка, возьми одеяло, девочка, – подала кассирша затрёпанный китайский плед.
Мария постелила его и свернулась на бетонном уступке, который днём служил сиденьем для ждущих пассажиров. Шоу шло ещё пятнадцать минут, и за это время Гоувинда показали три раза. Он был здоров и бодр. Марии только показалось, что в глазах за круглыми очками поселился холод, как у мальчика из сказки её детства, похищенного недоброй королевой. Сердце её бежало, ей самой хотелось вскочить, рассказать всему миру о том, что она узнала. Непонятно было, как заставить себя спать и как дождаться утра.
Потом кассирша выключила телевизор, достала бамбуковую раскладушку. Мапуса стихла, только иногда где-то вдалеке пронзали тишину редкие гудки мотоциклов. Мария, которая только что хотела оббежать Землю, вдруг раз и уснула. В голове её вертелся и петлял город. Скоро её разбудил голос кассирши:
– Твой автобус, дочка.
Аve, Maria
Переполненная прошлым
Я иду вперёд.
Все у меня внутри,
Я внутри всех.
КАНАКА ХА МА, «МАЙЯ»
Утром Мария была на автостанции в главном городе штата. Перед её глазами в горячем воздухе метались куриные перья, вёдра, сумки. Она вышла в город, спрашивая у прохожих дорогу в полицию. Пошла по набережной реки Мондови, тяжёлой, беременной кораблями. От реки взбирались на холмы португальские улочки. В колониальных кварталах тосковали о прошлом дома с колоннами и галереями. Ждали, медленно осыпаясь, бывших хозяев в пробковых шлемах, перчатках и одеждах цвета шампанского.
Хозяева не вернутся, их стёр вихрь операции «Виджей». Неравными были силы разбросанных по штату гарнизонов Салазара[53] и индийской армии. В тот год гарнизоны обмелели: Cалазар отослал своих людей в Африку. Индия пришла и атаковала с океана, с неба и земли. В два дня закончилось в штате четыреста пятьдесят лет правления чужестранцев.
Долго жили на земле Гопакапаттам португальцы, дольше англичан не покидали своих вилл. Но и они
