Твоя горничная - Китти Френч

— Это был твой вопрос, — бормочу я, но Дон просто смотрит на меня в ожидании ответа.

— Иногда днем, когда нахожусь дома одна, я начинаю думать о тебе… или когда читаю одну из своих возбуждающих книжек…

— Здесь, или наверху в кровати? — Дон целует меня в шею, а рукой ныряет в развязанный корсет и обхватывает мою грудь.

— И здесь, и там, — шепчу я. Он тянет мое платье вниз, обнажая грудь, а затем берет в рот сосок. Вспомнив об игре, он наугад берет одну из карт, которые уронил на пол пару минут назад.

— Какая у тебя любимая поза? — читает Дон, а потом возвращается к задаче полностью расшнуровать платье и снять его до талии.

— Это вовсе не секрет, — говорю я. — Можешь называть меня скучной: миссионерская.

— Почему? — Дон встает и подает мне руку, помогая подняться и избавиться от костюма горничной. На мне остаются чулки, подвязки и туфли на высоких каблуках. Взгляд мужа буквально обжигает мою кожу.

— Так ты еще прекраснее, — говорит он, а потом целует, словно мы на свидании поздним вечером, я обнимаю его и целую в ответ.

— Мне нравится целовать тебя, когда мы занимаемся любовью. Ощущать вес твоего тела, и когда ты касаешься моего лица.

Меня переполняют чувства, Дон обхватывает мое лицо ладонями и снова целует меня.

— Я люблю тебя, — шепчет он, затем наклоняется и поднимает наши бокалы. — Давай выпьем, и я расскажу о своей любимой позе.

Мы почти осушаем бокалы, и когда я смотрю на мужа, то вижу его сияющие глаза. Дон снова похож на того девятнадцатилетнего парня, с растрепанными волосами, неспособного держать свои руки подальше от меня. Он ставит наши пустые бокалы на стол, тянет меня обратно на диван, усаживая на себя.

— Я люблю, когда ты сверху, — говорит Дон, и нежно давит мне на плечи. Я опускаюсь, его член упирается в джинсы, и я чувствую его между своих ног.

— Скажи почему? — спрашиваю я, лаская его рукой.

Он то ли смеется, то ли стонет.

— Потому что ты чертовски красива, Шерил. Мне нравится смотреть, как твои сиськи подпрыгивают, когда я трахаю тебя, как ты запрокидываешь голову, когда кончаешь. И когда я мастурбирую, то представляю тебя именно такой.

Такие признания безумно возбуждают. Тому, кто изобрел викторину, нужно поставить памятник — вы словно получаете пропуск за кулисы в голову друг друга.

Я наклоняюсь, беру еще один подарок и протягиваю Дону.

— Открой прямо сейчас, — улыбаюсь я, медленно расстегивая пуговицы на его джинсах.

Он рвет бумагу и изучает содержимое.

— Вибрирующее кольцо на член?

Я слезаю с Дона, и он приподнимает бедра, помогая мне снять с него джинсы. Я бросаю их на пол и встаю на колени перед ним. Его член в полной боевой готовности, он создан для моего удовольствия, и я жадно его рассматриваю.

Я покрываю поцелуями грудь Дона, рукой сжимаю длину, касаясь его тела волосами. И беру член в рот — эдакая неторопливая прелюдия, от которой Дон захватывает мои волосы в кулак и шепчет «Шерил» так, что у меня по спине пробегает дрожь. Тянусь за смазкой, которая находится в упаковке с кольцом, слегка растираю ее между ладоней, а затем наношу на член. Дон не сводит с меня глаз, его дыхание рваное и хриплое.

Я распаковываю кольцо и со знающим видом растягиваю его пальцами. Я понятия не имею, как им пользоваться, если не считать просмотра учебного видео в интернете, хотя мне уже за тридцать. Но все это не важно. Член полностью возбужден; Дон поглощен происходящим, он ласкает мою грудь, а его взгляд полон похоти.

Я надеваю кольцо на член и прокатываю до самого основания. Наблюдаю за Доном и включаю вибрацию, получая удовольствие от восторга и удивления в его глазах.

— Нравится? — мурлычу я, потянувшись рукой в смазке к его члену. Боже, как я люблю своего мужа! Это чувство переполняет меня, когда Дон смотрит в мои глаза, в мое сердце.

— Иди сюда, — выдыхает он, и я забираюсь сверху, обхватывая его бедрами.

— Тебе нравится, Дон? — Я сжимаю его член и трусь об него своей промежностью.

— Боже, Шерил, посмотри на себя… — бормочет он. — Я безумно хочу тебя трахнуть.

Я киваю, и единственная мысль в моей голове — самая что ни на есть примитивная — животная потребность в совокуплении. Чувствую себя связанной с Доном, как ни с кем другим на планете, он — мой муж, мой защитник, моя настоящая любовь.

Дон приставляет член к моему входу, а затем кладет руки на мои бедра и опускает до тех пор, пока клитор не прижимается к вибратору.

— А-ах! — всхлипываю я, слегка приоткрывая рот. Глаза Дона лихорадочно блестят.

— О-о, — шепчет он, когда я начинаю двигаться, радуясь мгновенному облегчению от отсутствия вибраций каждый раз, когда он почти полностью выходит из меня.

Дон внезапно переворачивает меня на спину, меняя наше положение, и своим весом придавливает меня к мягким подушкам. Обожаю его: он принимает позу, которая нравится мне.

Дон переплетает наши пальцы и удерживает мои руки над головой, потом обхватывает мою шею и подбородок, трахая так, как способны только истинные любовники. Между нами намного больше, чем просто секс. Он целует меня, и мы оба задыхаемся, Дон влажным лбом прикасается к моему.

— Почувствуй, — шепчет он, проникая языком в мой рот и сильно прижимаясь своими бедрами к моим, чтобы я ощутила вибрацию. — Почувствуй клитором.

Слышать подобное из его уст для меня в новинку. Но слова кажутся такими привычными, когда я повинуюсь и перестаю бороться с собой. Мгновенно, словно гребаный фейерверк, оргазм взрывается внутри моего тела; я чувствую его повсюду — от головы до накрашенных красным лаком ногтей на пальчиках ног. Дожидаясь, когда стихнет дрожь моего удовольствия, Дон сдерживается, дыша мне в ухо, словно пробежал марафон, а затем почти кричит, напрягаясь всем телом секунды спустя. Не думаю, что когда-нибудь забуду выражение его лица в тот момент: чистая агония и экстаз освобождения, его оргазм оказался таким мощным, что Дон едва смог сдержать себя в руках. Я обнимаю его, страстно целую, прижимаю к себе его голову, когда он кладет ее мне на плечо.

Это был не просто лучший секс в нашей жизни. Это было чертовски горячо, и произошедшее между нами воспринимается, как нечто большее. Наше слияние, воссоединение, воспоминание, почтение к страсти, которой мы позволили угаснуть. Напоминание о том, что я принадлежу ему, а он — мне,