Джейн Арбор - Любовь на Рейне

— Спасибо, Ингрэм, не откажусь. — Затем последовал кивок-приветствие в адрес Вирджинии. — Разумеется, фрейлейн Сомерс, если я окажусь для вас желанным гостем.

Она также склонила голову.

— Natürlich[1], — проговорил Ингрэм Эш, — все в порядке. Ханнхен на тебя рассчитывает. — При этих словах оба мужчины рассмеялись и Карл Брундт заметил:

— О, как всегда — диктатор Ханнхен! Уверен, фрейлейн, что вы также это заметите во время… — Он запнулся, явно подыскивая соответствующую фразу, в ответ на что Ингрэм Эш, глядя на Вирджинию, подсказал ему — сначала по-немецки, а затем по-английски:

— Своего пребывания здесь.

Для Вирджинии это было удобным предлогом. Зная о том, что юрист в общем-то довольно сносно говорит по-английски, она сказала:

— Мне представляется, герр Брундт, что первым делом я должна прояснить следующее. Мои отношения с Ханнхен и Альбрехтом Франк, а также… — ее взгляд мельком остановился на Ингрэме Эше, — с кем-либо еще в этом доме не имеют никакого принципиального значения, поскольку я не принимаю условий завещания герра Рауса и не намерена надолго задерживаться здесь.

У Карла Брундта отпала челюсть, и он недоумевающе уставился на второго присутствовавшего в комнате мужчину.

— Фрейлейн, вы не принимаете имение? Но…

— Нет, не принимаю. А теперь, пожалуйста, выслушайте меня. Дело в том, что мы с Эрнстом Раусом не были помолвлены. Он действительно просил меня выйти за него замуж, однако к тому времени я его почти не знала. Можно сказать, что мы с ним просто случайно наткнулись друг на друга. Так уж сложились условия, что, будучи англичанкой, я считала своим домом именно французский город Ним, где несколько лет назад по соображениям здоровья поселился мой отец. Моя мать, также инвалид, скончалась незадолго до этого. Ухаживая за отцом, я одновременно работала в местном туристическом информационном агентстве под названием «Синдикат «Инициатива», где совершенствовала свой французский, а также понемногу осваивала другие языки, общаясь с туристами, которые посещали Ним, Арль и Авиньон.

Со временем мне, увы, пришлось оставить эту работу и сосредоточить все внимание на уходе за отцом, и это продолжалось вплоть до тех пор, пока он не скончался. Однако я намеревалась — и до сих пор намереваюсь — весной, когда возобновится туристический сезон, снова вернуться на прежнее место. В ожидании этого момента я случайно познакомилась с герром Раусом, который совершал, как он выразился, ежегодную деловую поездку по тем местам, занимаясь закупкой виноградных саженцев — vignes-mères, как их называют в районе Нима, — для своих местных виноградников.

Ингрэм Эш кивнул.

— Обычное занятие. Мы стараемся периодически чередовать саженцы, ежегодно меняя пропорцию того или иного сорта. Одним из пунктов наших поездок, которые совершаются в зимнее время, является как раз Ним. В прошлом году ездил я, возможно, мне же предстоит поехать и в следующем, но на этот раз Эрнст решил сам отправиться в командировку.

— Ну так вот, — продолжала Вирджиния, — мы оба — и герр Раус, и я — чувствовали себя совсем одинокими, а потому с взаимным удовольствием беседовали друг с другом, рассказывали о себе — но не более того. Несмотря на то, что мне не следовало принимать его приглашения приехать сюда, я все же пошла на подобный шаг, исходя исключительно из дружеского расположения к этому человеку. Именно поэтому я не считаю себя вправе… спекулировать на надежде Эрнста жениться на мне, а также не могу поверить в то, что он действительно всерьез намеревался оставить мне в наследство все то, что оговорено в его завещании. Он просто не мог рассчитывать на то, что я, как его невеста, возьму в свои руки бразды управления всем его хозяйством и… продолжу его дело!

— Я также сомневаюсь в этом, фрейлейн, — мягко проговорил герр Брундт. — Но у него были весьма компетентные помощники и верные слуги — присутствующий здесь Ингрэм, супруги Франк, а также многие другие люди, которые, как он надеялся, могли бы оказать вам необходимую помощь. И еще одно: возможно, его импровизированное завещание явилось своего рода мерой предосторожности. Разумеется, он не мог знать, что скончается в полете, возвращаясь домой: должно быть, он надеялся на то, что будет располагать достаточным временем, чтобы сделать вас своей женой, после чего он смог бы составить новое завещание, оставив вам все свое имущество, как он наверняка собирался и должен был бы сделать. Это же завещание, — Брундт похлопал ладонью по лежавшей у него на колене папке, — было всего лишь, если так можно выразиться, временной заменой. И все же мы должны с должным почтением относиться к последней воле покойного, вы так не считаете?

Вирджиния промолчала, и потому после некоторой паузы в разговор вступил Ингрэм Эш.

— Боюсь, Карл, что именно этого наша леди как раз и не хотела бы допустить. Она усматривает свою добродетель в том обстоятельстве, что оставалась равнодушной к ухаживаниям Эрнста, и на этом основании не считает себя обязанной «с почтением» отнестись к его последней воле, равно как и к его заботе о ней самой.

Вирджиния судорожно вздохнула и устремила на Ингрэма Эша такой яростный взгляд, что он просто не мог ошибочно истолковать его истинный смысл.

— Все это совершенно не так! — заявила она. — Я действительно тронута его заботой обо мне, причем в гораздо большей степени, чем могу это выразить словами. Однако я не считаю себя вправе извлекать из этого какую-то личную выгоду, равно как и брать на себя подобную ответственность. Кроме того, мне известно, что те же самые «верные слуги», которые, возможно, были у Эрнста, не согласились принять меня. Я…

— Фрейлейн, — с умеренно выраженным чувством протеста перебил ее Карл Брундт, — вы должны помнить, что они, точнее, все мы были попросту шокированы этой утратой. Неудивительно поэтому, что, возможно, некоторое неуважение к вам как к иностранке…

Однако Вирджиния уже вслушивалась в интонации другого голоса, который принадлежал отнюдь не юристу, а Ингрэму Эшу.

— Иными словами, вам недостает смелости взяться за гуж и проверить себя, сдюжите ли, не так ли?

Она встретилась с ним взглядом. Наступила решающая минута всего разговора.

— Уверена, что вместо «смелости» у вас было припасено другое, гораздо более вульгарное словечко, — с горячностью произнесла Вирджиния. — Интересно, почему же вы им не воспользовались?

— Будь вы мужчиной, определенно воспользовался бы.

— А если допустить, что я переменю свое решение? Что я все же решу, как вы выражаетесь, взяться за гуж — что тогда?