Джек Битси - Глубокий шрам

– Довольно необычные побуждения заставили вас обратиться за помощью, – заметил Селден.

– Неужели вы считаете, что мне легко было прийти к вам? Вы не знаете, о чем я думала по дороге сюда! Я выбирала между вами и…

Кристин потеряла самообладание.

– И выбрали меня?

– Да, я выбрала вас – по одной причине.

– Могу я спросить, по какой?

– Нет. Теперь это не имеет значения. Позже вы, может быть, и узнаете.

– Послушайте, вы думаете, что я вмешиваюсь в вашу жизнь из прихоти? Это не так. Я понимаю, что вы теперь озлоблены – это вполне естественная реакция, но…

Кристин прервала его с холодным сарказмом:

– Вы еще раньше принимали со мной этот тон – все делалось для моего же блага. Почему бы вам не добавить еще и то, что говорит мой отец? Что вы понимали в моей жизни – вы, удобно устроившийся зритель, сидя здесь в кресле, говорите мне, что все было сделано для моего благополучия? Почему вы не позволили мне самой создать себе это благополучие? Я начала создавать.

– Да, но начали неправильно, и потому я вмешался. Если бы я стал ждать, было бы слишком поздно для разрыва. Теперь вы сможете начать новую жизнь без особых потерь.

– Я не верю вам! За три года я многому научилась. Я больше не девочка и не верю вашим альтруистическим порывам!

Селден прервал ее обычным холодным тоном:

– Не собираюсь убеждать вас – вы сами пришли ко мне за помощью. Но если это только предлог, чтобы высказать ваше мнение обо мне, то оно меня не интересует.

Кристин смутилась:

– Я… я забылась. Вы не представляете себе, что я пережила.

– Теперь рассказывайте, – уже мягче сказал Селден.

– Хорошо. Я хочу, чтобы вы знали. Может быть, то, что вы говорили о Клеме, было правдой, – она задумалась на минуту, – но я не оставила бы его, что бы ни случилось. Я верила в возможность его исправления, пока не почувствовала отвращение и не убедилась, что я в нем ошиблась. Вы знаете, как противился отец моему браку с Клемом. Я старалась быть справедливой к отцу и понять его, но не смогла. Он никогда не понимал меня. Послал в школу в Чарлстон, чтобы я получила хорошее образование – лучшее, чем у кого-либо в Айвенго, а потом не позволил мне им воспользоваться. Он всегда был со мной холоден и замкнут. Даже когда я была маленькой девочкой, он никогда меня не ласкал. Ему просто незнакомо чувство любви.

– Существует только одна любовь, – заметил Селден. – Настоящая, стопроцентная любовь, которая никогда не проходит, – это любовь к самому себе.

Кристин взглянула на него, но удержалась от замечания.

– Мы жили в шахтерских поселках, и отец всегда был отрезанным ломтем. Он заставлял меня и мать жить так же. Казалось, он считал, что Мак-Иворы лучше всех, и нет людей, которые были бы их достойны. Вы знаете, каким мрачным был наш дом. Я не видела детства. За то, что я знакомилась и играла с другими детьми, отец бил меня хлыстом. Дом показался мне совершенно невыносимым, когда я вернулась из Чарлстона. Я задыхалась в его мрачной атмосфере. Отца и мать возмущало мое желание жить так, как другие девушки. Малейшее проявление моих желаний приводило отца в негодование. Мне полагалось жить их жизнью. С тех пор, как я стала взрослой, обстановка в доме становилась все более напряженной. Они никогда не понимали меня!

– Потом пришел Клем – и он, конечно, понял? – иронически заметил Селден.

Кристин болезненно улыбнулась:

– Я думала, что понял, но я была тогда совсем молода и глупее, чем сейчас. Тогда Клем не проявлял своих низменных качеств. Он был ярким, жизнерадостным и любил меня. Мне казалось, что он поможет мне освободиться от дома. Отец не любил его, но это меня не удивляло. Он никогда не любил тех, кто был со мной дружен. Отец запретил мне встречаться с Клемом, но я его не послушалась. Узнав об этом, он запер меня в доме, как в тюрьме.

– Это не так страшно. Я много раз вас предупреждал, – сказал Селден.

– Вы? – презрительно бросила Кристин. – Как вы могли догадаться о том, кем был для меня Клем? Что вы знаете о людях с сердцем?

– Больше, чем вы думаете. Я знал, что вы будете несчастливы.

– Я сказала вам тогда, что невозможно быть несчастнее, чем я была.

– Вы были не правы. Не так ли?

– Да, но в этом виноваты вы. Мы могли бы хорошо жить, если бы вы оставили нас в покое. Я никогда не пойму, зачем вы вмешивались в нашу жизнь.

– Сколько раз я должен вам говорить, что знал вашего мужа раньше, – нетерпеливо ответил Селден. – Его наружность и манеры не могли меня обмануть. Я видел его насквозь – в нем никогда не было благородства. Вспомните, как он вас бросил. Вы все еще не уверены в том, что он бы все равно рано или поздно так поступил?

– Нет нужды дольше обсуждать это, – устало сказала Кристин. – Я признаю, что вы были правы. Он оказался не тем, за кого я его принимала.

– Вы признаете свою ошибку? Когда вы в этом убедились?

– Вскоре после свадьбы. Сначала мы были счастливы, но потом появился ваш черный список, и Клем не мог найти работы. Возможно, он не проявил необходимой настойчивости в ее поисках, но как только узнавали, кто он, его выгоняли с работы, и мы двигались дальше. Кентукки, Иллинойс, Теннесси – мы были всюду. Сначала Клем не понимал, в чем дело, но потом старший надсмотрщик рассказал ему о черном списке. Я сначала не поверила. Эта мера казалась мне слишком жестокой. Клем был убежден, что причиной его неудач с работой была я: когда-то я рассказала ему о вашем предубеждении. Оставшись без работы, Клем начал заниматься делами, которые казались мне грязными. Слишком брезгливая, чтобы скрывать свое отношение к его занятиям, я стана для него обузой. И он сказал мне об этом.

Кристин умолкла, пытаясь разглядеть в полумраке лицо Селдена.

– Он сказал, что вы будете охотиться за ним до тех пор, пока мы вместе.

Снова наступила пауза.

– В Кентукки он ушел ночью и больше не вернулся. С тех пор я ничего о нем не знаю.

– После этого вы написали отцу?

– Да, написала. Но охотнее я согласилась бы сунуть руку в огонь. У меня не было ни цента, и мне пришлось ему написать. Родительский дом был моим единственным прибежищем, хотя после свадьбы отец сказал мне, что я больше ему не дочь. Несмотря на это, я все-таки написала домой о своем положении. Он прислал мне деньги на дорогу и написал всего два слова: «Возвращайся назад».

Селден усмехнулся.

– Должно быть, он встретил вас не слишком тепло? Брови Кристин сдвинулись.

– Вы выразились чересчур мягко. Если раньше было тяжело, то теперь – невыносимо. Отец при малейшем поводе напоминает мне о прошлом и о том, что я ем его хлеб. И я беспомощна… беспомощна, как…

Кристин, сдерживая рыдания, оборвала фразу. Она подошла к окну и, стоя спиной к Селдену, пыталась совладать с собой. Потом повернулась к нему и с деланным спокойствием сказала: