Жена на один год - Мария Сергеевна Коваленко
Но сегодня хотелось выглядеть лучше. Если не на равных с яркими дочками наших гостей, то хотя бы не Золушкой, к которой так и не доехала фея-крестная.
Непривычное было желание. Никогда раньше я не замечала за собой потребности выглядеть лучше, чем создала природа. Столько дней рождения, важных встреч и фотосессий было в прошлом – ни разу не переживала из-за своей внешности. А сегодня… была как на иголках.
Улыбалась до боли в лицевых мышцах. Несмотря на ломоту в спине, держала плечи ровно. Как балерина. Не позволяла себе расслабиться хоть на секунду – ни опереться на стену, ни присесть. И лишь с одним никак не могла справиться – не коситься в сторону двери.
С этим была ещё большая беда, чем с переживанием из-за внешности. Оглядываться на дверь хотелось постоянно. Будь моя воля, вообще уселась бы напротив входа и ждала.
Конечно, глупо было рассчитывать, что Никита Лаевский явится сегодня ради меня, или что захочет лично поздравить. Татьяна Егоровна, скорее всего, была права… среди всех красивых, эффектных девушек, приехавших в ресторан, я была последней, на кого мог обратить внимание один из самых успешных молодых адвокатов города, к тому же наследник крупной транспортной компании.
Хоть мой день рождения и стал поводом для праздника, я отдавала себе отчёт, что реально значу не больше ледяных фигурок на столах с закусками. Но никакие умные мысли не помогали. От волнения невозможно было избавиться. Взгляд раз от раза срывался на дверь. Каждый новый гость заставлял дергаться. И спокойствие медленно таяло.
Я ждала почти как пес в одном известном фильме. Подозреваю, даже выражения лица было таким же. Но когда ни через час, ни через два Никита так и не пришёл, волнение сменилось разочарованием.
Вместо надежды на чудо, я принялась равнодушно следить за движением стрелок огромных часов возле бара. Больше не оглядывалась. И не пыталась рассмотреть в лицах гостей знакомые черты.
В какой-то момент мне даже стало казаться, что Татьяна Егоровна специально рассказала мне про Никиту. Уколола, как это умела делать только она.
Но ещё через час и это потеряло значение. Я изо всех сил гнала от себя мысли о восемнадцатилетии… о том, что чувствуют другие девушки в этот важный день. Вымученно тянула губы в улыбке. Старалась не замечать, как тесно «мама» прижимается к новому управляющему отцовской компании, а «папа» хищно косится на свою секретаршу.
Расхваливала их.
Гордилась.
Благодарила.
Делала свою привычную работу, к которой уже привыкла за шесть лет.
Но на четвёртом часу внутри будто что-то сломалось. Уголки губ не хотели больше растягиваться в стороны. А желание забраться в какой-нибудь укромный уголок оказалось настолько сильным, что сопротивляться ему было невозможно.
Где можно спрятаться в огромном ресторане, я даже думать не стала. Ноги понесли в сторону лестницы. Ступени на второй и на третий этаж вскоре остались позади. А впереди, за поворотом, в проеме двери мелькнул балкон.
Я не спросила ни у кого, можно ли туда зайти. Не сообщила «родителям», где я.
Внизу и по сторонам гремела музыка, звучал смех. А я незаметно, будто воришка, метнулась в сторону балкона. Закрыла за собой дверь. И, обалдев от тишины, спиной привалилась к холодной стене.
Наконец-то.
Совсем одна.
Перед заснеженным городом, от которого отделяло лишь тонкое стекло.
Растерянная и потерянная.
Ровно на минуту.
А потом дверь снова открылась, и на меня уставились знакомые серо-зеленые, очень уставшие глаза.
* * *Я помнила, что зимой не бывает гроз, прекрасно видела снег за окном, но все равно… стоило взглядам пересечься, в меня будто молния ударила. Вдохнуть не получалось. Сказать ничего не могла.
Руки повисли, как плети. А сердце с такой силой бухнулось о грудину, словно вырваться захотело… тоже посмотреть.
Это был какой-то паралич. Уникальная реакция на одного единственного человека. Шесть лет назад справиться с этим состоянием не помогли ни крики «родителей», ни притихший Демон. Я, как сейчас, помнила тот свой позорный ступор и снова не могла произнести ни слова.
Дурочка. Ненормальная.
– Здравствуйте, красавица.
У Никиты, как и в прошлый раз, проблем с речевым аппаратом не возникло. Словно все в полном порядке, он вошел на балкон и закрыл за собой дверь.
– Прячешься? – Невесело улыбнулся. Одними губами.
По всем правилам я просто обязана была к этому времени очнуться. И заведующая детским домом, и «родители» уже б со стыда сгорели от моего молчания. Но я, как немая, хлопала ресницами, жалась к стене и не могла выдушить из себя ни звука.
В голове вспыхнули сразу несколько вопросов и яркой гирляндой принялись мигать перед глазами: «Он пришел?», «Мне не снится?», «Я… красавица?». А в горле образовался ком.
Поводов упасть в обморок собралось хоть отбавляй. Гораздо проще, казалось, поверить, что Никита Лаевский плод моего воображения. Ждала ведь, надеялась – и вот!
Но высокий плечистый мужчина рядом был намного ярче любых воспоминаний. И намного красивее, будто возраст добавил ему какой-то своей особой мужской привлекательности.
– Там настоящий серпентарий собрался… – Не обращая внимания на мой шок, Никита кивнул в сторону двери. – Таких гостей только на поминки звать. В гробу будет без разницы, кто мельтешит рядом, а им все равно, что праздновать.
Не касаясь, он стал совсем близко и перевел взгляд на заснеженный город за окном.
– Наверное… – незнакомым голосом смогла прошептать я.
Тело так и соскальзывало по стеночке вниз, но что-то внутри, похожее на рой бабочек, не давало упасть.
– Мне тут сорока на хвосте принесла, что одна юная леди недавно поступила в медицинский? – неожиданно сменил тему разговора Никита.
Сделал он это так легко, будто мы уже час прохлаждаемся на балконе и успели обсудить все, что произошло с каждым за шесть лет.
– А у этой сороки не было случайно больших усов и овчарки… малинуа?
Я не смогла сдержать улыбку. Впервые за вечер она была настоящей. Даже щеки не заболели.
– А как же рисование?
Пристальный взгляд остановился на моем виске. Я не видела этого, но почувствовала. Как прикосновение! И в памяти всплыло очередное воспоминание. Такой же взгляд, гладящий по голове.
Сейчас от этой картинки из прошлого почему-то стало неуютно и грустно.
– Холсты в твоем наборе закончились слишком быстро. Краски тоже.
Врать не было смысла. Другие, все те, кто остался внизу, ждали от меня только похвалы и комплиментов «родителям». А рядом с Никитой язык не поворачивался говорить те стандартные, заученные фразы.
Рядом с ним вся эта шелуха вообще забывалась.
– Мне жаль, что с твоими родителями произошло… такое, – ни с того ни с сего быстро заговорила я. – Мне правда… Это так… Больно. И…
Слова рвались из меня. Я не успевала придумывать правильные фразы. Не думала о том, что говорю. Сочувствие, собственная боль, горечь – все выплескивалось наружу. Но