Форд и шестёрка - Виктория Александровна Миско
Не виделись 15 лет, не надо было и начинать. А теперь уехать будет проявлением слабости, о которой будет знать только один человек и так знакомый с этой чертой лизиного характера.
Это был Макс Фролов.
Лиза узнала его шестёрку, когда та только появилась на дороге. Да и как можно было не узнать машину, которая была собрана почти в гараже лизиного отца. Весь 8 класс Макс бегал к нему, выпрашивал инструменты, но не разрешал взрослому мужчине себе помогать. Хотел сделать сам.
Макс рос без отца, и эта машина стала его институтом мужественности, его ритуалом, его любовью. Он ездил на ней до сих пор, и это стало для Лизы двойным ударом.
Когда-то давным-давно благодаря этой машине она в него влюбилась, и ей понадобилось много времени, чтобы вычеркнуть их из памяти: и Макса, и свою любовь, и эту проржавевшую шестёрку.
Маргарита Степановна вопросительно посмотрела на Лизу и навязчиво потеребила рукав её пальто.
– А кто в школе не влюблялся? – слишком просто бросила она и понимающе покачала головой. – Парень-то видный!
В который раз за день слова этой женщины вернули Лизу к реальности. Она убрала руки с руля и провела тыльной стороной ладони по лицу, будто бы проверяя, что это не сон. Ей понадобилось время, чтобы осознать, что Маргарита Степановна всё то время, пока Макс шёл к зданию школы, следила не за ним, а за ней.
За её вспыхнувшими и тут же погасшими глазами, за щеками, которые покрылись стыдливым румянцем, за руками, которые продолжали крепко держать руль. Она тоже понимала, что Лиза уже никуда не поедет, поэтому, наконец, дёрнула дверную ручку, и весенний воздух заполнил салон.
– Пора, девочка, – констатировала она.
Лиза молча вышла из машины, обошла её и остановилась возле Маргариты Степановны.
– Что?
– Вы пойдёте? – Лиза кивнула в сторону школы.
– Неа, – игриво ответила женщина, глядя на неё снизу вверх. – Да как же я пойду, без ходунков-то?
Лиза начала растерянно озираться по сторонам, будто бы надеясь найти забытую вещь прямо здесь – на парковке для родителей учеников.
– Мы что… забыли их?!
Её глаза расширились, и она уже собралась захлопнуть дверь, чтобы поехать на поиски, но не по возрасту сильная рука остановила её. Маргарита Степановна строго взглянула на Лизу.
– Ты пойдёшь одна, понимаешь?
Лиза не хотела это понимать. Она посмотрела на пожилую женщину, которая будто бы шутила над ней.
– Ходунки! ВАШИ ходунки! – постаралась она образумить Маргариту Степановну.
– Чёрт с ними, – протянула та в ответ, передразнив лизину интонацию. – Если ты уедешь, то уже не приедешь. Так что иди, с тебя бутерброд, ну или что вы там сейчас едите? Эти ваши «суси»?
Она поморщилась, изображая неуважение к этой молодёжной тенденции называть просто рис, завёрнутый в водоросли, такими сложными словами.
– А вы? – разум взрослого человека боролся с детским страхом, и поэтому следующий вопрос прозвучал ещё более печально. – Вы будете здесь?
– Буду здесь, – заключила Маргарита Степановна, хлопнула себя по коленям и откинулась на спинку кресла. – Иди.
Её указательный палец уткнулся в лобовое стекло. Лиза посмотрела на серое здание школы, у крыльца которого обветшалые флаги призывно двигались в такт ветру.
– Иди, а неходячая старушка в твоей машине будет отличным поводом, чтобы поскорее уйти, если всё станет совсем плохо.
Это звучало резонно, и Лиза согласилась. И пошла к школе.
Чего мы так боимся? Разочаровать или разочароваться? Быть слишком честными, слишком смешными, слишком глупыми в глазах других людей или в своих собственных? Боимся, что кто-то скажет, намекнёт, что наша жизнь никак не укладывается в привычный распорядок жизней? Боимся, что нарушили какие-то общепринятые нормы, что-то упустили, где-то ошиблись и оказались здесь – в очередной точке невозврата?
Лиза остановилась на крыльце школы.
Когда-то на этих ступеньках они фотографировались для выпускного альбома. Был март, на клумбах лежал белый пушистый снег, ступеньки были скользкими, и они всем классом выбежали на холод в сменной обуви, чтобы сделать фотографии на память. Только на память о ком: друг о друге или о самих себе?
Лиза посмотрела на отцовский форд, припаркованный неподалёку, посмотрела на старую шестёрку Макса, перевела взгляд на свои ноги в чёрных высоких ботинках, на пожелтевшую плитку школьного крыльца. Подняла голову и взглянула в окна, в которых отражалось пасмурное мартовское небо. Время шло, и она продолжала стоять на месте, чувствуя только как холодный ветер пробирается под пальто, как холодеют кончики пальцев.
Больше всего она боялась, что не оправдала чьих-то ожиданий. Ведь на каждого из нас кто-то однажды накладывает груз собственных надежд, страхов и ярлыков. Кто-то уж точно во всех красках представил, как должна сложиться наша жизнь, кем мы станем, какими будем. Поэтому так страшно заходить в школу спустя 15 лет, ведь чаще всего мы приходим сюда не такими, какими нас хотели бы видеть. Мы возвращаемся сюда уже не детьми, а люди встречают нас с азартным интересом, как беговую лошадку, на которую поставили немалую сумму.
Лиза открыла дверь, потом вторую и оказались внутри. Тумба вахтёра пустовала. В холле появилась раздевалка, жёлтые кресла и портрет нового губернатора в тёмно-синем костюме, но пахло всё так же.
Мы возвращаемся сюда людьми, которыми стали, когда перестали получать готовые ответы. Мы не оправдываем ожидания, потому что спустя 15 лет замираем в школьном холле детьми, которым просто, наконец, разрешили быть собой. Вопрос в том, кому это будет интересно.
– О-Боже-мой! – раздался звонкий голос над самым лизиным ухом. – Лизунь!
Кира резко развернула Лизу к себе и окинула оценивающим взглядом.
– Это правда ты! – чересчур удивлённо завизжала девушка, и Лиза улыбнулась. Правда больше это было похоже на реакцию человека, в чью ностальгию слишком неожиданно ворвались сотни децибел.
– Ага.
И это было первое, что она сказала в школе спустя 15 лет.
Кира опрокинула Лизу в свои объятия, прижала к себе, и приятный ванильный аромат, исходящий от её алого платья, на несколько секунд стал единственным, что чувствовала Лиза. Потом появилось стеснение, потом радость, а потом принятие, и, наконец, она достала свою руку из крепких кириных объятий.
– Привет, Кир, – промычала она куда-то в её шею.
– Привееет, – протянула девушка.
Без тех специально для селфи вытянутых губ, над которыми смеялась Маруся, Кира была очень красивой. Прямой узкий нос, изящные скулы, короткая стрижка делали её похожей на какую-то актрису, но Лиза
