Не задохнуться - Сергей Валерьевич Мельников
Ночью в окно моей с братом спальни влетел камень, потом ещё один. Третий разбил окно на кухне. Брат сел в кровати, закутавшись в одеяло, как маленькое до смерти перепуганное привидение. Я осторожно выглянул в разбитое окно. Двор заливал лунный свет, никого живого там не было. Я вбежал в большую комнату. Мама в халате кинулась ко мне:
– Что это? Что случилось?
– Кто-то бросает камни в окна. – ответил я
В этот момент за её спиной в окно влетел булыжник. Я выключил свет и выскочил на балкон. Внизу Романчиков кинул ещё один камень в окно маминой спальни. Он увидел меня и бросился к дороге. Там стояла его "ласточка", как он называл свой 412-й москвич. Завёлся и с рёвом и тарахтением рванул прочь.
А на следующий день жизнь стала похожа на голливудский боевик.
По дороге из моей школы к дому по одной стороне тянется ряд частных домов. В основном старых, с окнами почти на уровне земли. Один из них, заброшенный, рухнул, заборы повалили и затоптали. Участок зарос бурьяном выше человеческого роста, а сбоку осталась протоптанная тропинка на параллельную улицу.
Когда я возвращался из школы, заросли зашевелились. Я увидел Романчикова с перекошенным лицом, в его руках – литровая стеклянная банка с прозрачной жидкостью. Может быть, меня спас погром прошлой ночью. Человек, перебивший все окна в нашей квартире выскакивает на меня из-за кустов с непонятно чем наполненной ёмкостью. Я увернулся, закрылся курткой, она приняла на себя удар. Выплеснув содержимое, Романчиков швырнул банку мне под ноги и скрылся в зарослях. Скоро с параллельной улицы послышался рёв мотора.
Я стоял в абсолютно охреневшем состоянии и смотрел на осколки под моими ногами.
– Ну ни хрена себе страсти, – присвистнул кто-то.
Я посмотрел на остановившегося рядом мужчину.
– Да-а, куртку можно выкинуть. На тебя хоть не попало?
– Что это было? – спросил я, стягивая свою модную варёнку.
Он пожал плечами.
– Не знаю, может кислота из аккумулятора. Она не такая концентрированная. От неразбавленной куртка не спасла бы.
Эх, моя варёночка. Дешёвую джинсовую куртку мадэ ин Индия я вываривал сам в огромном ведре. Ворочал её деревянными щипцами, пока она не выцвела и не пошла пятнами. Почти фирмА на вид получилась. А теперь и она ушла в страну вечной охоты вслед за кассетами. "И Тимуром" всплыло в голове…
Я пришёл домой и продемонстрировал маме свою спину.
– И где ты так умудрился? – презрительно бросила она.
– Романчиков твой попытался меня облить кислотой. Я вот не пойму: а чего я? Это ж ты его выгнала, оттопталась, как обычно.
Ноздри у мамы раздулись, она набрала полную грудь воздуха и зашипела:
– А-а, ну ты ж хотел, чтобы твою мать родную кислотой облили, да? Жалко, что не получилось?
Я вытаращил на неё глаза: ты с какой планеты вообще? Что можно ответить на это, и на каком языке?
Не было смысла что-то возражать, я вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
"Эта музыка будет вечной, эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки…"
***Ирку затравили. Настолько, что в школе появилась её угрюмая мать. Долго перетирала что-то с классной «бэшек», потом забрала документы из школы. Ирка поймала меня после уроков, смущённо чмокнула в щёку.
– Димка, ты единственный нормальный человек в этой школе. – сказала она мне блестя красными глазами.
А я просто пожелал ей больше не вляпываться в дерьмо. Прикольно так-то: для Тима не такой тупой и уродливый, как остальные; для его Ирки – единственный нормальный из всех. Я просто в топе среди людей со сбитыми набекрень мозгами. Король психов.
Ирка ушла вдаль по аллее нетвёрдой походкой: сутулая, отяжелевшая, а я думал: нашла б ты себе занятие, которое будет настолько огромным, что вытеснит нескладную фигуру Тимура Дзагоева из твоей головы. А что это будет – плетение фенечек или выращивание детишек абсолютно пофигу. Не сможет – будет вечно помнить его "Если ты уйдёшь, я повешусь!". Иногда лучше молчать, чем говорить.
***На следующий день я пришёл из школы, а у нас гость. В обшарпанном кресле сидел незнакомый мент и курил сигарету. Мама показала мне на диван:
– Присядь. Это – Томас Ионасович. Расскажи ему всё про нападение.
Я рассказал. Мент почиркал в блокнотике. Совместными усилиями мы вспомнили номер его оранжевой "ласточки". Я объяснил, как найти гараж. Предложил показать, но он сказал:
– Нет, не надо.
Я ушёл к себе, а Томас Ионасович не торопился. Он рассказывал маме ментовские байки, мама восхищённо смеялась.
Вечером ей позвонили, она бросила в трубку: "Сейчас, бегу", и правда убежала.
Вернулась поздно, когда я уже спал и общаться ни с кем не собирался. Села на край моей кровати и щёлкнула ночником. Я протирал глаза, а она грустно на меня смотрела.
– Я в милиции была. Они его поймали.
– Кого "его"? – не сразу въехал я.
– Романчикова.
– И что?
– Меня завели к нему в камеру. Он был сильно избит. Говорят, оказал сопротивление при задержании. Увидел меня и на колени упал, умолял его простить. По-настоящему на коленях ползал, представляешь?
– Простила?
Мама посмотрела на моего спящего брата и вздохнула.
– Томас дал мне дубинку. Говорит: отведи душу.
Редкий случай: говорила она с трудом, выдавливая из себя слово за словом. Обычно было наоборот.
– Я вчера очень сильно за тебя перепугалась. Подумала: а вдруг ты не успел бы увернуться? Вдруг у этого мудака всё бы получилось? А ты у меня такой красивый…
Она погладила меня по щеке, я смущённо отстранился: "Ну мам!"
– Я когда в милицию шла, хотела его убить. А он такой жалкий оказался, елозит передо мной по полу, рыдает. Весь в соплях, в крови… Я не смогла его ударить. Томас сказал, что он уедет из города и больше никогда здесь не появится. Сказал, нам больше нечего бояться.
– Хорошо, конечно, – хмыкнул я. – А может он за стёкла разбитые денег даст, и за мою испорченную куртку?
– Уже дал. Купим тебе новую, лучше этой.
– Лучше кассеты. Куртка у меня есть.
– Совсем свихнулся со своей музыкой, – устало вздохнула мама. В голосе прорезались привычные сварливые нотки и затихли. – Ладно, посмотрим, может и на то, и на то хватит.
– Спасибо, мам.
Я
