Бернет Воль - Холодный ветер в августе

В конце аллеи сияла единственная яркая лампа над металлической дверью цвета ржавчины. Он уставился на дверь, чувствуя, как пот остывает на его лице. За этой дверью, подумал он, он мог бы, наверно, найти Айрис. Накинув пиджак на плечи, как мантию, он сделал несколько дрожащих шагов по направлению к двери. Она была нужна ему сейчас. Она бы позаботилась о нем, нашла место, чтобы уложить его, она бы погладила его по голове и приласкала его, а затем, позже, когда он почувствует себя лучше, она бы поцеловала его, легла бы с ним в постель и…

Он содрогнулся и разрыдался ужасными рыданиями. О, нет, подумал он, вспомнив красные потные лица мужчин в театре. «О, нет».

Пронзительные всхлипывания вырвались из его горла.

— Не позволяй им трогать себя, — всхлипывал он, — они не должны… — Он беспомощно согнулся и, сгорбившись так, что стал похож на маленького мальчика, прижал ладони к лицу. — Пожалуйста, — умолял он сейчас сквозь слезы, — пожалуйста, не позволяй…

— Эй, ты! — услышал Вито окрик. На освещенной дорожке он увидел какую-то фигуру, но его глаза были полны слез, и он не смог разобрать, кто это.

— Я сказал, иди сюда! — Он узнал интонацию и форму полицейского, рука которого скрывалась под полой плаща. Он вытер глаза и потащился вперед, щурясь от огней, отражающихся от его мокрых ресниц.

— Что ты там делаешь?

— Н-ничего.

— Как тебя зовут?

— В-вито. Пеллегрино.

— Где ты живешь?

— Ист 64-я стрит. — Заикание прошло, но голос упал почти до шепота.

— То есть, в Манхеттене?

— Да.

— В чем дело? Почему ты плачешь?

— Простите. Мне… мне плохо.

Полицейский заколебался. Парнишка, Бог его знает, действительно худо выглядел. Затем у него появилась идея.

— Сними пиджак и закатай рукава рубашки.

— Что?

— Ты слышал меня. Сними пиджак. Я хочу осмотреть твои руки.

Вито обнажил предплечья, дрожа в своей влажной рубашке.

— А теперь закатай штанины. — Полицейский осмотрел его ноги. — Тебя кто-то побил?

— Нет.

— То есть тебе просто стало плохо, гм. Что случилось, ты съел какую-нибудь гадость? Такое могло быть?

— Да, — Вито кивнул, — я так думаю.

— Хорошо… Слушай, иди отсюда. Садись в метро и поезжай на Манхеттен, пока ты не попал в беду. Тебе не следует оставаться тут, понимаешь? Если ты ищешь неприятностей, то ты их найдешь. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Ну, — полицейский помолчал. — Ты вступаешь в тот возраст, когда неприятности уже могут быть серьезными. Улавливаешь? Это уже не детские забавы. Ну, а теперь давай, убирайся.

Вито кивнул и побрел прочь.

— Эй, — окликнул полицейский. Вито повернул голову. — У тебя есть деньги на дорогу?

— Да.

— Хорошо, — сказал полицейский, махнув рукой, — иди туда.

Все, что я должен делать, думал Вито, это сидеть здесь, тихо сидеть, положив голову на стекло, и немного погодя я буду дома. Ничего не делай, предупредил он себя. Ни о чем не думай, не вставай. Даже не двигайся. Поезд идет под рекой, затем я сойду на 34-й. Как бы мне не хотелось выходить, как бы мне хотелось уснуть. Нельзя. Выйду, пройду на Таймс-сквер. Пересяду до Лекса. Затем спать. Выйду на 66-й. Потом медленно пойду домой. Медленно. Тебе не надо будет просыпаться. Не смотри ни на что, ничего не нюхай. Будь таким, пока не доберешься до дома. Затем спать. О, спать. Спать.

— Пожалуйста, — пробормотал он, покачав головой, — пожалуйста.

Прошло. Спать.

— Вито! Вито! Вставай. Давай. Суббота. Ты должен помочь мне убрать в доме. — Вито услышал голос отца из соседней комнаты. Он не хотел вставать. Он хотел остаться в постели, и чтобы окно было зашторено. Но когда он повернулся на другой бок и закрыл глаза, он снова очутился в театре. Он спустил ноги с кровати. Мгновение поколебался, а затем начал одеваться.

Когда он вышел в другую комнату, отец подал ему тарелку с яичницей. Ее вид вызвал у него приступ тошноты.

— Что с тобой? — спросил Алессандро. — Как ты собираешься садиться за стол — ты не умылся, не причесался? Только из-за того, что твоя мадонна уехала, ты собираешься… — Алессандро замолк и пожал плечами.

Было очевидно, что сейчас не время для банальностей. Он сам так часто видел приметы горя — еще ребенком он запомнил это выражение, знакомое по лицу матери, даже более того — лицо его матери было окончательно забыто, — что он приготовился к осаде.

У Вито было такое выражение лица, которое Алессандро хорошо знал. Лицо мальчика стало плоским. Как будто бы нежные кости, теплая выпуклая мякоть, блестящие черные кудри были распластаны сильным порывом ветра. Лицо казалось гладким и холодным, каким-то вогнутым. Отпечаток лица на древней мраморной плите.

Алессандро медленно сел, повозив хромой ногой под столом, и сложил руки. Он посмотрел на Вито и заговорил очень мягко.

— Allora, — сказал он, что такое?

Вито ничего не ответил. Его губы едва заметно шевелились, как во сне, но рот не открывался. Он приподнял веки и резко сфокусировал взгляд на лице отца, но свет узнавания не отразился в его глазах.

— В чем дело?

Никакого ответа. Вито покачал головой. Казалось, что какое-то мгновение он пытался найти слова, но потом оставил эту затею.

Алессандро встал и прошел вдоль стола. Он подошел вплотную к Вито, сжал ладонями его подбородок и лоб, и прижал голову мальчика к своему животу. Вито дернулся, стараясь освободиться от отцовского объятия. Алессандро обнял его крепче, сильно прижимая щеку мальчика к себе. Он убрал руку с подбородка Вито и стал гладить его волосы.

— Давай, расскажи, — сказал он, — что случилось? Открой рот, выпусти плохое наружу.

Он почувствовал, как Вито задрожал, а затем ощутил на своей руке слезы. Мальчик плакал тихо, безудержно, почти беззвучно.

— Хорошо, — пробормотал Алессандро, — плачь, мальчик, плачь. Плачь, и тебе станет лучше. — Он прижимал голову Вито к своей рубашке до тех пор, пока тот не затих. Затем он дал Вито свой носовой платок.

— Ну, что, — сказал он, когда Вито поднял голову. Он смог взглянуть отцу в лицо.

— Я видел ее вчера вечером.

— О? С другим?

Вито яростно покачал головой.

— Нет. Ты не понимаешь.

— Ну так объясни, чтоб я понял.

— В театре. В… в бурлеске.

Алессандро казался озадаченным.

— Она была на сцене! — выдавил Вито. — Она… она танцовщица — танцовщица стриптиза. Она… Она была голой. Все мужчины… Они смотрели. Она… Она как будто показывала всем мужчинам… Они могли видеть… Они смотрели… Как будто бы она хотела, чтобы они все… — Он не смог закончить и уронил голову на руки.