Раутборд Шугар - Сладость мести

Тогда, полгода назад, Арни Зельтцер, пожиратель цифр, прямо-таки застонал, когда Гейл объявила, что вылетает в Чикаго в «последней и решительной» попытке убедить недоступного для людей из внешнего мира Маршалла Валески в его почти шестьдесят лет смоделировать и заснять рекламную серию для аромата «ФЛИНГ!». Валески — Энгр фотокамеры. В его холодных, графических, четких работах царит элегантность, достойная древнегреческих ваятелей.

— Вы спятили? Он не снимает за пределами студии уже двадцать лет! Он никогда и ни за что не станет снимать на натуре! Он вообще не сумеет уловить дух этой модели, — кричал ей Филипп Дюбуа по дороге в аэропорт. Он вез Гейл в «Ла Гвардиа», поскольку днем раньше Кингмен отобрал у компании все ее автомобили. Заставить Зельтцера заплатить за авиабилет оказалось относительно несложно. Заставить же Валески сказать «да» — почти невозможно. Даже несмотря на то, что именно Карл Джозеф и Макс Мендель дали двадцатипятилетнему Валески возможность пробиться к известности, поручив тогда почти никому не известному фотографу сделать снимки для рекламы светло-вишневого лака для ногтей «Центральный парк». Кто не помнит карменовскую модель Дороти Ли, одетую в красное шифоновое платье из салона мадам Грэ? Она сидит в светло-вишневой коляске, а причмокивающий кучер в красном цилиндре везет ее вокруг пруда в Центральном парке. Кто, в самом деле?

Тем не менее Валески попытался оказать сопротивление Гейл, собравшейся взыскать по еще одному старому счету.

— Я не снимаю любовниц, — сказал Валески в своей дружелюбной, но отстраненной манере вести беседу. — Не переношу любовниц. И вообще не знаюсь с людьми, которые заводят себе любовниц.

Когда Валески не желал чего-нибудь делать, он говорил мягко и немного монотонно, словно декламировал стихи. Он взял в руки фотографию, которую Гейл привезла с собой.

— Что это такое? И это фотографии?

Вот так, двумя фразами пригвоздив известного мастера к позорному столбу, он надел на нос очки и вгляделся в серию фотографий молоденькой фотомодели. При этом он то и дело тряс головой, словно рассматривал снимки плейбоевских «крольчих».

— Не люблю большие груди. Это вульгарно, — мэтр был беспощаден. Гейл, подстроившись под его шаг, ходила вместе с ним взад и вперед по идеально белой, оснащенной самой современной аппаратурой студии. — И это губы? Они как два набитых кошелька. Почему они такие большие?

Двумя пальцами, словно боясь испачкаться, он вернул снимки Гейл, тем самым ясно дав понять, что здесь ей ничего не обломится. Но она пришла сюда действительно во всеоружии.

— Маршалл. — Гейл поглядела на него, как смотрит манекенщица после месяца диеты на сливочное мороженое с клубникой. Но она была всего лишь дьявольски отчаявшейся женщиной, пытающейся сохранить компанию своего отца. — Маршалл, не могли бы вы сделать для меня одну вещь?

— Давайте к делу, — сказал он, прекрасно понимая, что она сейчас выкатит ту самую светловишневую коляску из Центрального парка. Они вошли в святая святых студии, где и творил чародей по имени Маршалл Валески.

— Я просто хочу получить ваш автограф на снимке Брижит Бардо, который вы делали для «Лайф».

И она передала ему знаменитый снимок «французского сексуального котенка». Валески сделал его лет тридцать назад, сразу после того, как Бардо снялась в главной роли в «И Бог создал женщину» Роже Вадима. Это была всем известная фотография, на которой ББ неотразима — в клетчатой косынке и солнечных очках, с большими капризными губами и полной грудью, в коротких каприйских штанах, верхом на велосипеде. Валески улыбнулся. Намек был ясен. Он снял Бардо на натуре, где-то во Франции. Улыбка его стала еще шире.

— Это то, что я хочу. — Гейл уже не могла молчать. — Однажды вы уже это сделали. Теперь мне это нужно снова, только лучше.

Последние слова она произнесла в крайнем возбуждении:

— Только Маршалл Валески может сделать то, что может сделать Маршалл Валески.

Он сгреб со стола фотографии Флинг и с ходу начал прикидывать, сможет ли превзойти свое прежнее творение. Это был настоящий вызов. Его вызывали на состязание с самим собой, а это — нешуточный турнир. Когда же он наконец сказал «да», Гейл пустилась в пляс, подхватив под руку его ассистента-японца и напевая «Новое — это хорошо забытое старое».

Гейл каким-то внутренним чутьем ухватила главную тему девяностых:

…Ностальгия.

Линн Беббит объявляла входящих, как мажордом на аристократическом балу. Был час дня.

— Филипп Дюбуа! Кристофер Клатцник! Ох-Уж-Этот-Боб!

Каждый нес с собой по букету цветов и очередную «раскладушку» с фотографиями, целовал Гейл и поздравлял ее с номинацией на премию «Фрей» гранс Фаундейшн. Гейл тихонько подхихикивала.

— О, ребята! Мы же одна команда. Разве не так? Карменовская команда, немного тронутая, но чертовски талантливая. К чему все это? — Она отшвырнула цветы и сразу пошла к «раскладушкам». Ее маленькая команда набирала обороты и была готова к самым великим свершениям. Ничего общего с тем жалким зрелищем, которое они представляли собой пару месяцев назад.

— Между прочим, чтоб вы знали, главы конкурирующих фирм схватились за голову и срочно ищут себе подружек, именем которых можно было бы назвать хитовый аромат, — пошутил Филипп Дюбуа.

— О, так вот что делал Рикки Берковиц в ресторане «Рексиз» в три часа утра, — невозмутимо прокомментировала Линн Беббит. — Он искал модель для рифмы.

Все рассмеялись.

— Заткните глотки, ребята, — рявкнула Гейл. — Приближается легавый.

Это она разглядела в конце коридора Арни Зельтцера.

— Мисс Джозеф и все остальные, — Арни уселся на стул, — показатели по реализации оказались несколько лучше, чем я предполагал. Аромат «ФЛИНГ!» дал свыше тридцати пяти миллионов долларов за первые четыре месяца и мог бы дать еще больше, но мы не успеваем покрывать спрос. Все большие универмаги сделали повторные заказы, аптеки прямо-таки вымаливают новые партии товара. В особенности…

Он чуть заколебался.

— В особенности пользуется спросом пена «ФЛИНГ!»

— Ну, еще бы, — саркастически заметила Гейл, — вы-то финансировали презентацию всего лишь восьми флаконов духов.

— В день бывает до двух тысяч звонков по телефону 1—800 — ИR — FLING! — продолжал Арни. — Кингмен распорядился расконсервировать завод в Нью-Джерси, чтобы увеличить производство продукции на триста процентов.

— Благодарю тебя, Господи! — Гейл воздела руки к небу. Когда Кингмен распорядился свернуть производственные мощности, сделав первый шаг на пути к расчленению и ликвидации «Кармен Косметикс», это был самый черный день в ее жизни.