Все жизни в свитке бытия - Людмила Салагаева
– В кабинет с надписью «Логопед» робко просовывает голову мужчина и спрашивает:
– Мона?
– Не мона, а нуна, – отвечает логопед.
Лидия с Тоней, переглянувшись, отозвались вежливым смехом.
– А вы, Иванова, идите в клизменную, – пробормотала Ирочка, вводя иглу.
– Почему в клизменную, ещё не вечер, – Лидия была в недоумении.
– Ой, зарапортовалась, «Клизменная» у нас – кабинет заведующего.
На стук никто не ответил. Лидия толкнула дверь. Доктор спал, положив голову на стол. Скрип штопором прошёл через его тело: оно содрогнулось. В следующую секунду он встал и сделал приглашающий жест.
– Перегрузки, – пробормотал Павел Ильич, приглаживая волосы, – да и не молоденький уже.
Лидии понравилось, что доктор доверился ей. Внутри потеплело. Обследуя её грудь, он проходил по поверхности своими чуткими пальцами, как сапёр ищет мины. Его глаза, уши, кончики пальцев засекали то тайное, что вело войну под покровом кожи. Рак – Троянский конь, извечный враг доктора, – отличался непредсказуемым коварством. Брови доктора сведены, глаза сужены. Огорчённый вздох и длинную паузу не надо было переводить словами, но Павел Ильич попытался:
– Ваш муж просил ещё раз посмотреть, и вот что я скажу: очень жаль, но у вас единственный вариант. Вы его знаете, – врач замялся. Дальше надо произнести вежливые, обнадёживающие слова.
Лидия пришла на помощь:
– Доктор, моему желанию жить могла бы позавидовать многострадальная подопытная медицинская крыса. Даже с одной грудью я буду танцевать джигу в кругу недоброжелателей и радоваться. Чтобы остаться в живых, я способна сама себе сделать ампутацию без обезболивания. Павел Ильич благодарно улыбнулся, в его глазах появился блеск.
Тоня лежала под капельницей, сжимая свободной рукой, как гранату, телефон.
– Ну, что он сказал? – в её голосе сквозила озабоченность.
– Подтвердил своё решение. Завтра утром я первая.
– Не ты первая, не ты последняя, – машинально отозвалась Тоня и без всякого перехода шумно заплакала. В это время закончилась капельница. Вошедшая Ирочка с порога уловила непорядок:
– По какому поводу мокроту разводим? Помощь нужна? Сейчас таблеточку под язык – и все проблемы побоку.
Она забрала штатив и через минуту уже вновь появилась в палате c мензуркой, на дне которой лежало Тонино спокойствие в виде сиреневой пилюли. Разговор пока не клеился. Время от времени всхлипывая, Тоня уснула.
Лидия положила руку себе на грудь, которой завтра не будет. Её выбросят на помойку, куда сегодня отправили Тонин холмик. Попробовала представить свою незваную гостью – опухоль, словно мицелий гриба под землёй. Увидев разветвлённые белые проростки, протянувшиеся в разные стороны, она удивлялась их сложному переплетению и злой силе, обманным путём подчинившей защиту тела – иммунные клетки. Стала думать, как хитро всё устроено, но долгие размышления её утомили.
То ли во сне, то ли наяву она увидела себя на берегу моря, рядом с большим камнем, в углублении которого хоронился белоснежный, сомкнувший лепестки морской анемон. Он манил свежестью. Лидия протянула навстречу руку, и анемон раскрылся. Из центра вылезло щупальце и протянулось к ней. Испугавшись, она побежала.
Щупальце настигало и голосом мегафона вещало:
– Вы загадили море и землю. Извели леса и животных! Хапаете и поглощаете! Вы превратили землю в помойку! Всё разрыли и распахали! Вы – раковые клетки!
– Нет! – кричала Лидия. – Я люблю и землю, и море. Это не я сделала! Но щупальце уже ухватило её, затрещало платье.
– Вредит один – отвечают все, – гремит анемон.
Цепкое щупальце сдирает одежду. Лидия бежит нагая, прикрывая единственную грудь рукой.
Открывшаяся дверь освободила от страшного возмездия Лидию, вовремя оборвав сон, и пропустила Иру. Лидия была в поту, её ноги свело судорогой.
Своё состояние она утаила, сон решила не рассказывать. Уже стемнело, в открытую форточку струился густой терпкий дух клейких почек высокого тополя. Женщинам выдали лекарство на ночь, сделали уколы, каждая получила своё наставление. Тоня, просматривая телефон, тяжело вздохнула. Это остановило Ирочку. Она улыбнулась:
– Хотите, развеселю? После года лечения психиатр говорит больному: «А может быть, жизнь – занятие не для каждого?»
– Да уж, повеселила! – взорвалась Антонина. – Такая умная, аж череп жмёт. Веселуха!
С осторожностью двигаясь, Тоня стянула одеяло, ограждая залепленную пластырем грудь, и достала бутылку вина.
– Вот всем назло напьюсь сейчас, – с вызовом объявила она тоном капризной девочки. – Доктор сказал, после операции понемножку можно, чтобы кровь восстановить. А мне надо нервы восстановить, значит, ещё немножко.
Не закончив фразы, она принялась в голос рыдать:
– Почему он молчит? Разве трудно просто написать два слова? Не любит он меня! Без мужчин плохо, с мужчинами плохо, а вот с двумя сисями точно хорошо! Но это нынче не моё счастье.
Лидия перебралась к Тоне, села рядом. Тоня заливалась слезами. Лидия, захваченная этим потопом, заплакала с ней вместе. Превозмогая рыдания и промокая друг друга салфетками, они вернулись из мира печали в свою палату.
– Ты знаешь, Тоня, я выпью с тобой.
– У тебя же операция!
– А что операция? На войне водку для анестезии давали. Подумаешь, стакан вина. Хотя я вообще-то не пью. Так, глоток-другой. Но сегодня – надо.
– А давай, – решилась Тоня, – открывай.
Легко сказать открывай, а чем? Они долго возились с перочинным ножом, потом, искрошив пробку и утопив остаток, разлили вишнёвую жидкость по чашкам. Предусмотрительная Лидия забаррикадировала вход в палату тумбочкой, разломила плитку шоколада и щёлкнула выключателем. Свет уличного фонаря придал комнатушке таинственные очертания. Чокнулись.
– И всё-таки за любовь! – выдохнула Тоня.
– За любовь! – откликнулась Лидия. – В ней всё дело… Послушай, а почему так в жизни бывает: встретишь настоящего, нужного тебе до боли, и его отбирают. Для чего такая несправедливость?
– А кто знает, что справедливость, а что нет? – Лидия захотела увести разговор от опасного вопроса.
Но Тоня была настроена докопаться до истины:
– Вот я, например, почему груди лишилась? Сама виновата. Двадцать лет прожила с нелюбимым человеком. И нелюбящим, заметь. Во угораздило! И – пьющим! Правда, пить он стал, когда судно продали, а его выкинули. Я жалела. Старалась занять то фотографией, то туризмом. Но ему кроме бутылки ничего не надо. Любая маломальская проблема: бутылка – и спать. Дескать, нервы не выдерживают. Билась я с ним, билась… Последний год и вовсе на диване работу искал. А когда-то хорошим спецом был, помощником капитана.
Однажды опамятовалась. За неделю квартиру разменяла. Его перевезла в однокомнатную, всё ему там устроила: шторы повесила, кухню оборудовала, по шкафам всё разложила, пока он горе запивал. И осталась одна. А раньше кто не давал?! Не поверишь, танцевала от счастья в первый вечер, будто меня на свободу из заточения выпустили.
