Развод. Прошла любовь, завяли помидоры - Элен Блио
– Конечно помним.
– Вы еще помните, Полька, наверное, уже нет.
– Помню, мы с мамой смотрели.
– Вот как там собирались девчата на концерт, так и меня собирали. Мы у стеночки стояли, подошли два офицера, в форме. Я только глаза подняла и всё. Больше ничего не видела. Мы весь вечер только с ним и танцевали. Почти не разговаривали. Он спросил, как меня зовут, где я учусь, потом в буфет повёл не спрашивая, купил ситро – тогда так мы называли, ситро, пирожные, тут поинтересовался, какое я хочу, взял два. И кофе. И смотрел. Так, что у меня щеки пекло. Проводил до дома. Вечером у института встретил, он в Академии учился. Гулять пошли, как раз проходили возле ГУМа, ну я на эти туфельки остановилась посмотреть. Он даже размер не спросил, откуда узнал? Утром мне принесли посылку, какой-то паренёк, курсант, мол, вам просили передать. Туфли моей мечты. Оказались впору, то, что доктор прописал. И записка – уехал на сборы, вернусь, жди, твой А.
– А? Алексей? – почему-то горло сжимается, я ведь знаю, что было потом… сколько они прожили вместе, чуть больше пятнадцати лет…
– Алексей… Иннокентьевич. Да. Тезка. Вернулся и сразу меня в ЗАГС повёл, так же, не спрашивая. Я тогда еще возмутилась. А он сказал коротко – ты против? Как я могла быть против? Он на меня смотрел, а меня как кипятком ошпаривало. И потом… я же даже не представляла, что это… как… что вот так вот можно летать…
Аделаида молча разливает остатки игристого. И мы пьем. Не чокаясь. За настоящую любовь.
Глазам больно, и ком в горле. Ада слезу смахивает.
– Он мне всегда говорил – Бетси, надо жить на полную катушку. Он и жил на полную. Со мной. И когда чувствовал в последние месяцы что что-то не так, взял с меня слово, что я не буду себя хоронить, что буду жить. Он ведь еще был старше на десять лет… всегда считал, что уйдёт раньше. Но не думал, что настолько. И вот я осталась одна. С двумя детьми. Сначала было невыносимо. Потом…
Я вспоминаю о бутылке просекко, которая стоит в холодильнике. Как кстати!
Открываем, разливаю…
– Первого мужчину после Алекса я хорошо запомнила. Это был его друг. Я всегда знала, что он в меня влюблён. Ну вот и… Но у него была жена. Он в командировку приехал из военного городка, я-то уже в Москве жила. Хотел развестись, но я его отправила к жене. Там дети. Они не виноваты. И я его не любила. Так. Просто завертелось. После него стало проще. И я стала другой. Стала понимать, что мужчины – это не только про любовь. Но любовь тоже была.
– За любовь? – предлагает Ада.
– За любовь. За самую главную любовь, девочки, любовь к себе. Себя надо любить. И это не про эгоизм сейчас, не про то, чтобы как нарцисс собой любоваться. Нет. Любить, ценить, себя, иметь своё личное мнение, никому не давать себя унижать.
Это она в точку. Про любовь, про унижение.
Ада делает глоток, начинает рассказывать про себя, про своего Макара, который загулял, а она сначала не понимала…
– Это так… так чудовищно… когда узнаешь вот в первый раз. Такое чувство, что тебя раздавили как лягушку на дороге. Летом так едешь на дачу, а на дороге вот эти вот трупики лежат засохшие, раздавили и они остались лежать под солнцем. Бр-р-р, меня аж передергивает. Даже боли нет, есть какое-то отупение. И не знаешь, что делать.
– Да… не знаешь. Я вот увидела Гусарова и сказала – продолжайте.
– Что ты сказала? – удивляется Лиз.
– Ну, зашла в кабинет, а там… Полина, закрой ушки. – дочь закатывая глаза смеется, но уши закрывает, – Муж мой трахает какую-то бабёнку, я еще не поняла, что подружку мою, ну и выдала не задумываясь – продолжайте, и вышла.
– А они продолжили? – спрашивает Лиза.
– Зная Гусарова – сомневаюсь, что он смог, – усмехается Аделаида.
Переглядываемся и… смеемся! А что, плакать что ли?
Плакать можно над настоящей любовью, а не над вот этим всем.
– Измена… – Лиз задумывается. – Мне вот не изменяли. Или я не знала. Кажется, я уходила раньше, чем мужики решались на измену.
– А как же этот, с кубиками-рубиками?
– Я его сама бросила, конечно. Жалко было. Хороший парень. Воспитала из него шикарного мужика и отдала. Ну, куда? Он, правда, потом женился на дамочке на десять лет его старше.
– По милфам пошёл, – Ада допивает еще один бокал.
– Но с ней не заладилось, она ревновала дико. Он же мне звонил. Писал. Потом снова женился, на ровеснице. Когда интернет появился – нашёл меня. Столько лет прошло… И еще… Я тогда жила еще в своём доме, Лёшка мне тут квартиру не купил, так вот, я всегда знала, когда этот мой молодец мимо моего дома на своей коробчонке проезжает.
– Как?
– А у него на машине клаксон такой стоял, не обычный по тем временам. Не просто сигнал, а такая мелодия, как объяснить-то…Ну, в общем, не важно, но таких тогда даже в Москве было не много. И вот он каждый раз проезжая мимо моего дома давил на сигналку, и я слышала это пиу-пиу-пиу…
– Романтик…
– Да. И цветы посылает до сих пор. Ему семьдесят пять уже. Жена его умерла недавно.
– Вы общаетесь? – это удивляется Полина.
Лиз пожимает плечиком.
– А почему нет? Мужчина рядом всегда нужен, кран починить, розетку, поднести тяжести. Даже если ему семьдесят пять.
– Так вы, может, еще и замуж выйдете?
– Может и выйду. Если вы будете долго телиться! На свадьбе же хочется погулять!
– Сначала развестись надо некоторым. – кивает на меня Аделаида. – Кстати! Мой Герман тебя ждёт.
– Герман, это кто? – вопрошает Лиз прищурившись на Аду.
– Это мой адвокат.
– Просто адвокат?
– Нет, не просто. Адвокат занят, – выгибает Ада бровь, давая Лиз понять, что тут ловить нечего и мы дружно смеемся.
А потом допиваем бутылку и поем. По-французски…
«Quand il me prend dans ses bras, Il me parle tout bas
Je vois la vie en rose…» (Когда он меня обнимает и шепчет тихо, моя жизнь в розовом цвете)
Голова немного кружится и шумит. Мне хорошо.
Я влюблена.
Влюблена в саму себя. В то, что не стала страдать,
