Месть под острым соусом - Аля Морейно
- Да-да, мне Маша тоже это сказала.
- Ну и всё. А дальше цепочка инстанций и комиссий. Перечень я тебе скину в отчёте. Суть в том, что усыновление детей там превратили в довольно прибыльный бизнес. Без взятки никто одобрения не даст, а за деньги нарисуют какие угодно заключения о соответствии всем требованиям.
- Ну так я готов заплатить. Какого порядка суммы?
- Не торопись, не в этом дело. Суммы зависят от возраста и качества ребёнка, как бы кощунственно это ни звучало. За этого конкретно – вряд ли будут большие. Но председатель комиссии, который подписывает окончательное решение, никогда не отдаст ребёнка незамужней женщине, ещё и бывшей заключённой. То есть даже если все инстанции дадут «добро», от него она получит отказ. Я встречался с ним лично. Меня предупредили, что он ни копейки не берёт – идейный, ещё из бывших обкомовских руководителей. Бога не боится. Судя по всему, он молится иным богам. Такой типичный представитель советской партийной элиты в худшем смысле этого слова.
- И в чём же заключается его идейность? В том, что ребёнок с нормальным умственным развитием из-за дефекта речи, который можно, пусть не полностью, но скорректировать, попадёт специализированный интернат для умственно отсталых детей? И не будет иметь возможности ни образование получить нормальное, ни профессию? А вместо этого мог бы попасть к молодой женщине, которая будет его любить, приложит максимум усилий, чтобы он развивался и перестал заикаться. Да, она не замужем, за плечами у неё колония и достаток скромный, но с перспективой роста. Но всё равно это – лучше, чем детдом или интернат для отсталых! И, кстати, у неё есть мать, а любящая бабушка для такого малыша – это ещё один плюс. В чём тут идея? Угробить жизнь ребёнку, которого и так обделила судьба?
- Ник, что ты меняя уговариваешь? Да там всё и без слов понятно. Не знаю, по какому принципу, но Иванова твоя выбрала, наверное, самого несчастного воспитанника этого детдома. Да он радоваться должен, что такой ребёнок попадёт в семью! Но вот такие у него идеи. Этот председатель свято верит в то, что государство способно позаботиться о детях. Не спорю, может когда-то оно и заботилось, но те времена давно канули в лету. А этот человек так и застрял там. И теперь именно он вершит судьбы детей.
- И что делать?
- А ничего тут не сделаешь. Деньги, квартира, заключение комиссии – это решаемо. Но не этот старый сморчок.
- Думаешь, есть способ его убрать?
- Сомневаюсь. Эти старые партаппаратчики вцепились в свои нынешние места зубами, и их оттуда можно вынести только вперёд ногами.
- А в суд подать? Ну можно же сделать независимую экспертизу условий жизни в детдоме, медиков подключить, психологов.
- Так они нарисуют тебе потёмкинские деревни и расскажут, как в детдоме ребёнку хорошо. Либо найдут фиктивную семью, которая на время рассмотрения дела в суде будет имитировать процесс усыновления. Либо, что её вероятнее, найдут родственников, а они у этого мальчика есть, только отказались брать его к себе, и провернут предыдущий пункт с ними. А у родных в вопросах опеки всегда приоритет. И всё! Твоя Иванова автоматом последняя в очереди, в потому суд откажет, даже к гадалке не ходи.
Ухожу от Руслана с тяжёлым сердцем. Когда вопрос касается детей, я становлюсь непозволительно сентиментальным. Вспоминаются слова Алёны о том, что у мыши после родов были осложнения, из-за которых у неё, возможно, не будет детей. Может, этот мальчик – её единственный шанс реализовать свой материнский инстинкт? Руслан прав – она выбрала самого несчастного, чтобы окружить его любовью и заботой, которых не даст ему никто другой…
Очень жаль этого ребёнка, жаль мышь. Я так хочу им помочь. И дело не только в чувстве вины за то, что моя семья сделала с её жизнью
Глава 21
Принимаю решение и даю себе ровно неделю, чтобы передумать и всё отменить. Но уже через три дня звоню Руслану и прошу помочь мне с оформлением документов и другими юридическими формальностями. Оставшиеся дни просто выжидаю. Нет, я вовсе не уверен, что поступаю правильно. Допускаю, что пожалею о том, что пошёл на это под влиянием эмоций. Но лучше сделать и потом жалеть о сделанном, чем не сделать и корить себя за упущенную возможность и малодушие.
С Борисом, Мышкиным шефом, я созваниваюсь с утра и прошу отпустить её после обеда. Она ничего не знает о моих планах. Может, это и неправильно, но я сам не уверен, что не сбегу в последний момент… Я – не робот, а живой человек. Как и любой другой, кто гипотетически мог бы оказаться на моём месте, волнуюсь и колеблюсь. Руслан, единственный, кто пока в курсе моей авантюры, дал моему поведению короткую оценку:
- Ник, ты сошёл с ума.
И да, наверное, он прав. Но... Я устал вариться в этом бесконечном чувстве чужой вины, которая уничтожает почему-то меня, выворачивая наизнанку и искажая восприятие реальности. Я несколько месяцев не видел маму – не могу её простить за неоправданную жестокость и подлость, пусть и по отношению к человеку, из-за которого вся моя жизнь пошла кувырком, но который странным образом мне очень дорог. Если бы я тогда знал об этой афере, то наверняка сделал бы всё, от меня зависящее, чтобы её остановить. Видимо, судьба решила меня потроллить...
Звоню Мышке, когда паркуюсь возле её офиса.
- Маша, привет. Оденься и спустись. Я жду тебя на парковке.
Она меня узнаёт, но теряется и не понимает, чего я от неё хочу.
- Я всё объясню тебе при встрече. Нам нужно поговорить. Я отпросил тебя с работы сегодня до конца дня.
- Николай, что случилось? – голос встревоженный.
«Николай» в её исполнении царапает мой слух. Когда мы встречались, она называла меня странным именем Коля. Такой вариант сокращения в моей
