Лаура Паркер - Опасная компания

— Конечно, — негромко согласилась она. — Мне не следует требовать от тебя доверия, когда я не могу быть с тобой откровенна.

В течение десяти ударов сердца в машине было слышно лишь ровное гудение мотора.

— Ты хочешь быть со мной? — спросил он наконец.

— Больше всего на свете! — ответила она. Сердце ее отчаянно колотилось.

— Тогда все остальное не важно, правда?

— Алан мне не любовник, — шепотом призналась она.

Максим резко повернулся к ней, и машина вильнула, заставив его всецело сосредоточиться на дороге. Он вывел автомобиль на обочину и, поставив на ручной тормоз, снова повернулся к ней всем телом:

— Нам следует закончить этот разговор, пока мы не попали в аварию.

Джорджиана прикоснулась к глубоким морщинам, которые обозначились у него на лбу.

— Ты именно так думал, Макси-миллионер?

Он не ответил на этот вопрос, а задал свой собственный:

— Я давно думаю о прозвище, которое ты мне дала. Мое богатство тебя смущает?

— Конечно. — Она провела пальцем по вертикальной морщинке между его бровями. — Не думаю, чтобы мне хотелось жить настолько богато. Я бы чувствовала себя виноватой, потому что не заработала таких денег.

— Но ты бы вышла за меня замуж. — Морщины у него на лбу наконец начали разглаживаться.

— Ну, это не утешает, — резонно заметила она, прижав палец к кончику его носа. — Это сделает меня жадной авантюристкой, дармоедкой и…

Он остановил ее, зажав ей рот ладонью, и договорил:

— … и моей женой.

Стать женой Максима! Этого ей хотелось так сильно! Он прижался к ее губам, и в следующее мгновение их языки соприкоснулись.

— Ну, похоже, эта проблема решена, — удовлетворенно проговорил он, задыхаясь, когда их поцелуй наконец оборвался.

— Но остается еще одно, — решилась сказать Джорджиана. — Самое важное. — Он застонал, но она все-таки закончила: — После этого уик-энда ты не должен пытаться со мной увидеться. Я это серьезно. Ты не должен появляться у дома Роудсов и даже звонить.

— У нашей встречи условий больше, чем у Женевской конвенции! — пробормотал он. Его руки судорожно стиснули руль. — А я могу осведомиться, почему необходима такая оговорка?

Джорджиана смотрела на хлопья снега, которые начали собираться на ветровом стекле.

— Мне уже недолго осталось жить в Плаудене. — Краем глаза она увидела, что Максим снова к ней повернулся. — Как только я буду свободна, я тебе позвоню, если ты все еще будешь этого хотеть.

— И сколько я должен буду ждать твоего звонка? Она пожала плечами. Совсем недавно ей было так тепло, что она боялась вспыхнуть ярким пламенем. А сейчас похолодела настолько, что с трудом могла вспомнить прежние ощущения.

— Не знаю. Наверное, несколько недель.

— Или месяцев? — с раздражением предположил он.

— Надеюсь, что нет!

Она не почувствовала, что у нее по щекам заструились слезы, ее лицо оцепенело. Но Максим их увидел — и ее страдание было для него невыносимым, пусть даже ему приходилось смириться, отказаться от собственных желаний.

Когда его руки обхватили ее, она удивленно подумала, что стоит Максиму прикоснуться к ней — и она перестает ощущать холод.

— Ты — настоящая загадка, Джорджиана, а я не привык, чтобы мои желания оставались неутоленными, — признался он, и его руки сжались теснее, так что она оказалась практически у него на коленях.

Ветровое стекло почти целиком скрылось под снегом, и она отстранилась от него с хитрым выражением.

— Но ты ведь не хочешь, чтобы я утолила твое желание прямо здесь, правда?

— А ты бы это сделала?

За эти минуты его руки незаметно расстегнули ее куртку и легли на обтянутую свитерком грудь.

— Таково твое желание? — спросила она, в свою очередь, не отводя от него пристального взгляда.

— Мое желание — чтобы ты оказалась обнаженной у меня в постели, а твои волосы разметались бы по моей подушке. И чтобы твои ноги раздвинулись, приглашая меня.

Джорджиана оглянулась назад:

— Заднее сиденье у тебя маловато.

— Ты покраснела! — радостно восхитился он. — Джорджи, до чего я рад, что в тот день вышел в бухту Фэрфилд!

Обменявшись быстрым поцелуем, они отодвинулись друг от друга, словно по обоюдному согласию, и пристегнули ремни безопасности.

— А что ты тогда делал в бухте? — спросила она, когда он снова вывел машину на шоссе.

— Фотографировал. — Что?

— Людей, но главным образом, — тут он широко улыбнулся, — тебя!

Она села прямее.

— Меня? Правда? Почему?

На его лице появилась лукавая таинственность.

— У тебя свои тайны, а у меня — свои. Если ты будешь хорошо себя вести, то, может быть, по возвращении в Плауден тебя будет ждать сюрприз.

Она возмущенно посмотрела на него:

— Ты ведешь себя нечестно! Он пожал плечами:

— Мне нельзя говорить о тебе и даже задавать вопросы. Это создает проблемы. О чем мы будем разговаривать в дороге?

— О тебе, конечно. Я практически ничего не знаю о тебе.

— А что бы ты хотела знать?

Джорджиана села удобнее. Максим умеет быть необычайно добрым и милым!

— Расскажи мне про свою жизнь. Тебе нравилось быть фотожурналистом?

— И да, и нет.

— У нас будет игра в угадайку?

Он рассмеялся:

— Ладно. Я решил стать фотожурналистом с той минуты, когда впервые взял в руки фотокамеру. Мне было лет восемь. На Рождество мне подарили дешевенький аппарат для любительских съемок. Да-да, далеко не все подарки, которые я получал, были дорогими. Родители учили меня ценить деньги. Я сам зарабатывал их, чтобы учиться в колледже: работал официантом на летних курортах и все такое прочее.

— Но могу поспорить, курорты были самые шикарные, — откликнулась она.

— Так ты хочешь услышать мой рассказ или нет?

Она с удовольствием заключила:

— Так оно и есть, самые шикарные!

Он застонал.

— Я работал, и это главное. У меня есть два младших брата, Гас и Ник. Ник — иностранный корреспондент «Таймс», а Гас с женой и детьми разводит скаковых лошадей в Кентукки.

— А внешне они на тебя похожи?

Он посмотрел на нее:

— Хочешь, чтобы у тебя был выбор?

— Ник — это сокращение от какого имени?

— Николас, в честь моей прабабушки, которая была гречанкой.

— А Гас?

— Густав.

— Он блондин, — проницательно заметила Джорджиана. — А Ник наверняка высокий, смуглый и очень страстный.

— Я, конечно, не ревную, но как бы ты описала меня?

Она сделала вид, будто пристально его рассматривает.

— Будучи старшим, ты работал усерднее всех, старался оправдать надежды старших. Ты серьезный, даже чересчур, и всегда стремился к самым трудным и высоким целям. А теперь тебе кажется, что ты связан обстоятельствами.