Маша Трауб - Современные рассказы о любви. Привычка жениться (сборник)
Признаюсь, я даже резала из-за него себе вены. Не всерьез, конечно, но так, острастки ради. Кровь, однако, очень живописно капала с моей бессильно опущенной с кровати руки, и сама я явила его глазам зрелище бледное, почти безжизненное. В этот раз Руслан немного испугался, и не отходил от меня пару дней, и даже по телефону со своими многочисленными «братьями» говорил тихо, поминутно оглядываясь на меня, «умирающую».
А мне и в самом деле было плохо. Я поняла, что влюбилась по-настоящему и любовь теперь эту не смогу вытравить из себя ничем. И тогда я поговорила со своей матерью, так сказать, имела весьма серьезный с ней разговор по «понятиям», в ходе которого выяснилось, что свою-то квартиру я профукала, а гостей с горных предместий она в своих двухкомнатных хоромах терпеть не собирается ни в коем случае.
Однако бой был дан и частично выигран, и Руслан довольно-таки скоро стал пробираться ко мне под покровом ночи в наши пенаты. Мы тесно сплетались телами, укрывшись с головой двумя одеялами. Нам казалось, что таким образом мы, как два великовозрастных ребенка, спрятаны прочно от всех жизненных неурядиц, что нас никто не найдет.
Однажды, уже зимой, мы кантовались на даче у дяди Руслана, в сторожке. Сторожка была похожа на домик лесника, чем, собственно, она и являлась в действительности. Близился Новый год, и бревенчатые стены этого зимнего храма любви Руслан украсил гирляндами. Я поначалу фыркала и не хотела здесь оставаться, и даже отказывалась снять шубу, в которую предусмотрительно укуталась намертво. Руслан погасил свет и произнес:
– Пройдет время, и ты будешь вспоминать эту ночь с улыбкой на лице.
Руслан был прав. Прошло столько лет, многие мои воспоминания давно пережились и стерлись, как ненужный хлам жизни, а эту ночь я запомнила навсегда. Руслан тогда мне сказал:
– Марина, ты даже себе не можешь представить, как я тебя люблю.
Я ответила:
– Я могу себе представить, потому что я люблю тебя больше жизни. – И почему-то смущенно отвела глаза.
Он в ответ начал исступленно целовать мое лицо, шею, руки, бормотать что-то милое, бессвязное, что он сам не понимает, что с ним случилось, и как он умудрился так влюбиться в сорок лет, и что боялся этого как огня, и что бегал от меня, пока хватило сил. Теперь же его силы иссякли, и он готов начать жить по-другому, обзавестись домом, остепениться, жениться на мне и родить обязательно девочку.
– Почему девочку, Аллауди? – удивилась я.
– Чтобы она была бы копией тебя и к тому же любила бы меня.
– Но разве я тебя не люблю? – обиделась я.
– Ты… ты нет. Ты любишь и всегда любила только себя, свою профессию, себя в профессии и прочее. Тебе хочется только танцевать и собирать аплодисменты. Ты даже чайную ложку за собой ленишься помыть. Из тебя выйдет плохая хозяйка, но я все равно женюсь на тебе, знаю, деваться мне от тебя уже некуда. Ты своего добилась, любимая… Прошу только об одном, не предавай меня. Я боюсь этого не пережить, ведь я-то уже старый, смотри, седой уже весь, – со смешком закончил свою тираду он.
А дальше была сумасшедшая ночь, его гордое, прекрасное лицо, освещенное мигающими цветными огоньками, склоняющееся надо мной, боготворящее и возносящее мое слабое женское естество до самых высот блаженства.
– Моя, моя, моя, – охрипшим от страсти голосом повторял он.
Мне казалось, что все в моей жизни теперь решено и прописано и эта волшебная ночь станет главной в череде тех ночей, что мы подарим друг другу. И все у нас будет, и работа, и семья, и куча симпатичных родственников, и обязательно, обязательно у нас родится дочь с такими же васильковыми глазами, как у ее отца…
Самое невозможное случилось на следующий вечер, в первый день наступившего нового года. Смотав гирлянды и заперев дачу, мы шли с ним по улицам полупустого поселка к станции электрички. Как всегда, очередные сутки нашей любви кончились, и повседневная жизнь предъявляла свои права. На проходившей через перелесок тропинке нас остановили трое.
Я не рассмотрела их лиц – было темно, луна еще не взошла, а единственный фонарь у тропинки был неисправен: то подмигивал короткой истеричной вспышкой белого света, то надолго гас. Я видела только три темные тени в куртках и низко надвинутых вязаных шапках. Они спросили что-то – закурить? как пройти к поселку? Руслан остановился. И тут же в синем морозном сумраке блеснуло тонкое лезвие ножа.
Нападающие потребовали, чтобы мы отдали им деньги и ценности. Помертвевшими пальцами я попыталась расстегнуть сумку, соображая, что и денег-то никаких у меня нет, так, пара копеек – доехать до города. Может быть, бриллиантовые серьги их удовлетворят?
– Ребята, ребята, чего вы такие сердитые, Новый год как-никак, – с развязным дружелюбием подвыпившего дачника начал Руслан и в то же мгновение, сбив грабителей с толку, резко вывернулся и отправил ближайшего к нему нападавшего в снег мощным ударом справа.
Конечно, не мог он, горячий и самолюбивый джигит, позволить, чтобы его унизили в глазах любимой женщины. Не мог покорно отдать наши скорбные копейки и уносить ноги. Господи, как я проклинала потом эту его горячую спесь, это высокомерное чувство собственной непобедимости.
Дальнейшее произошло очень быстро. Оставшиеся двое повалили Руслана, я бросилась ему на выручку, но меня успел ухватить за лодыжку поверженный грабитель. Падая, перед тем, как рот мне залепило слежавшимся снегом, я успела еще закричать:
– Помогите!
Мне не было страшно. Опьяненный адреналином мозг, наверно, отказывался верить в то, что все это действительно происходит с нами. Я выла, боролась, кусалась, отплевываясь от снега и мокрой шерсти от куртки нападавшего.
Оглушенная собственным прерывистым дыханием и пыхтением молотившего меня ублюдка, я смутно расслышала хриплый вскрик с той стороны, где двое расправлялись с Русланом.
Я не знаю, были ли у нас шансы отбиться от ночных налетчиков. Возможно, в конце концов они отступились бы от строптивых жертв, а может быть, наше сопротивление только укрепило бы их в мысли, что у нас есть при себе какие-то немыслимые ценности, за которые мы так отчаянно боремся.
Но вот в конце тропинки зазвучали голоса – мои крики были все-таки услышаны, и какие-то отважные люди заспешили к нам на помощь. Сами того не желая, они не оставили выродкам выхода.
– Мусора! – просипел один из них. – Валим, мы его подрезали!
Тот, что прижимал меня к земле, дернулся и, выхватив заточку, пырнул меня. Я успела каким-то чудовищным усилием вывернуться, и, как выяснилось позже, это спасло меня, удар пришелся не в живот, а в бедро. Времени добивать меня у них уже не было. Вскочив с земли, они бросились прочь, еще несколько секунд между деревьями мелькали их спины, затем они исчезли.
