Наследник для чемпиона (СИ) - Тодорова Елена

— Ты же не собираешься от него избавляться? — спрашивает Тихомиров все еще осторожно, но вместе с тем с более явной угрозой. — Как насчет сердца, которое уже бьется? — припоминает мои же слова. — Я не позволю, Полина.

Я и сама никогда не смогла бы… Но его слова и давление меня крайне сильно задевают. Окончательно из себя выхожу.

— Ты не можешь делать меня беременной каждый раз, когда тебе этого захочется!

— Согласен, — на мгновение отводит взгляд. Потом и вовсе… Отворачивается. Вижу, как резко вздымаются мощные плечи, но понять, с какими эмоциями пытается справиться Тимур, не могу. Оборачивается обратно достаточно быстро и выглядит вполне уравновешенно. — Признаю свою вину и предлагаю действовать по ситуации.

— Как именно?

Прижимая к губам свой огромный кулак, Тихомиров снова скашивает взгляд куда-то в сторону. Глубоко вдыхает. Убирает руку. Смотрит на меня и, наконец, выдает на выдохе:

— Выйдешь за меня?

41

Тихомиров

Она так долго молчит. Бесконечно. Ни с чем не сравнимо. С каждой чертовой секундой ожидания мое нутро, мать вашу, разбивает дрожь. А это в любом случае дикость, когда трясет такую мышечную массу. Раньше думал, что я из стали. Ни хрена. Загребает так, что все тело слабеет, и в глазах темнеет.

Нокаут, я помню.

Ни с чем другим опыта сравнить нет.

Хочу подойти к ней и прикоснуться, но в это мгновение на подобное попросту не решаюсь. Смотрю и пытаюсь уложить внутри себя полученную информацию — Полина беременна. Сейчас. Она беременна в эту секунду. Внутри нее мой ребенок. Еще один мой ребенок.

Разве это не должно нас связать? Разве это не делает ее моей? Безгранично.

Один ребенок — крыша. Два — уже стены. И пусть начали не с того, фундамент за нами.

— Это предложение? — переспрашивает. — Ты хочешь заключить брак?

— Очевидно, что хочу.

Птичка вздрагивает и даже пятится. А я вынуждаю себя замолчать и дать ей переварить не только сказанное, но и возникшие следом за моими словами эмоции. Все еще сохраняю неподвижность. Даже когда Полина на мгновение отворачивается, скрывая от меня свое лицо.

— Если это из-за новой беременности… — начинает она и сама себя обрывает. — Боже, как глупо все это звучит! — то ли смеется, то ли всхлипывает. — Или… Если из-за Миши… То есть если он просил или как-то… — тарахтит Птичка задушенным шепотом.

— Я сам хочу, — перебиваю, потому что понимаю, что сейчас она вывалит тонну всего того, что вообще не имеет никакого смысла, и не остановится, пока не раскидает нас еще дальше.

— Сам? — переспрашивает, будто спохватываясь. Резко поворачивается ко мне. Не всматривается в мое лицо, а мечется по нему взглядом. И я понимаю, что бы она сейчас ни ляпнула, это будет не совсем здраво. Разболтало ее капитально. Похлеще меня. — Сам?

— Сказал же, — в третий раз подтверждаю свои слова. Осознаю, что ей нужен более развернутый ответ, поэтому стараюсь быть максимально откровенным. — Да, я хочу, чтобы у моих детей была нормальная семья. Но и тебя… — оказывается, силенок не хватает, чтобы выдавить это без пауз. Чемпион, блядь. — Тебя я тоже хочу, Полина.

Как она реагирует на мои слова?

Щеки Птички розовеют, в глазах возникает блеск… И на этом все. Она снова молчит. Никак убить меня решила.

— Ответишь что-то? — негромко напоминаю, что жду определенной реакции на свой вопрос.

Знал бы кто, чего мне стоит этот спокойный тон.

— Мне страшно…

Конечно же, такой ответ меня не устраивает, но я изо всех сил пытаюсь отнестись с пониманием. Шагаю к ней осторожно, убеждая себя в том, что в случае повторного сопротивления настаивать не стану. Но, благо, Птичка не двигается. Позволяет мне приблизиться. Пять четких ударов сердца, и наше дыхание сливается. Даже обнимать ее не приходится. Она выступает инициатором. Порывисто скользит ладонями по моим плечам, тянется и скрепляет кисти у меня на затылке.

— Чего ты боишься? — прижимаюсь к ее переносице лбом. — Полина?

Вижу, как трепещут густые ресницы, и как дрожат искусанные губы. Чувствую и слышу, как срывается дыхание.

— У нас все… Все равно все неправильно… Если вдруг не получится… Будет больно… — паузы такие большие делает, что мне под конец едва удается собрать эти слова в какой-то смысловой ряд.

— Не обещаю, что не будет больно, — сдержанно шепчу я. — Уверен, что будет. Где-то больно, где-то трудно… Главное, хочешь ли ты? Если хочешь, все получится.

И снова застываем в молчании. Хуже того, Птичка дергается, елозит по мне и, в конце концов, отворачивается. Отступает на несколько шагов.

Вдыхая, мысленно считаю до девяти. На десятый обязан «подняться», сколько бы она меня не опрокидывала. Снова сокращаю расстояние и с видимой уверенностью кладу ладони Полине на талию. Скольжу по животу в самый низ и замираю. Отчетливо слышу, как обрывается ее дыхание. Да и мое стопорится. Не заканчивается, а как будто консервируется. И только сердце выбивает ребра.

— Это можно сделать прямо здесь? В Майами? — сдавленно бормочет Птичка. Так тихо, что мне приходится напрягаться, чтобы разобрать этот шелест. Хотя, возможно, тут еще сердца моего вина — топит внешние звуки. — Или потом? Когда вернемся?

— Здесь, — коротко выдыхаю я.

— М-м-м… — жует губы и замолкает.

— Согласна?

И вновь тишина между нами затягивается. Становится густой и вязкой. Настолько, что никакая сила воли не дает ее выдержать.

— Полина? — зову я.

Она не двигается, а кажется, что ускользает. И я непреднамеренно вцепляюсь в нее крепче. Настолько перебарщиваю, что Птичка пытается освободиться. Разворачиваю ее и тяну обратно. Отпустить не могу, но хватку ослабляю. Привлекаю уже осторожно и, сжимая затылок, заставляю смотреть в глаза.

— Что ты ответишь?

— А разве у меня есть выбор? — в ее голосе нет протеста и какой-то агрессии.

В нем сквозит грусть, от которой у меня разрывает грудную клетку.

— В этом вопросе, да. Я спросил, хочешь ли ты? Это важно.

Важно, чтобы она, осознавая длительность нового договора, хотела быть со мной. Не год. Не два. Всегда.

— Хочешь?

Давай же, Птичка…

Она моргает. Судорожно вздыхает. И, наконец, выдыхает:

— Хочу.

Замираю. Несколько секунд оторопело смотрю на нее.

Что дальше? Что говорят в таких ситуациях?

Ничего толкового подобрать не могу. Поэтому просто веду ладонью по нежной щеке и захватываю своим ртом ее рот. Полина вздрагивает, но не пытается протестовать. Когда расталкиваю языком ее губы, со стоном впускает. Нет, к сексу я ее склонять не собираюсь. Момент абсолютно неподходящий. Кроме того, я сам все еще размазан новостью о том, что внутри Птички новый ребенок. Уже растет. Уже с нами. Думаю о нем, впервые не о сексе. И все же, когда дверь распахивается, и в спальню влетает Лариса Петровна, готов ее убить.

— Ай-й-й-й… Ай-й-й-й… — разносится на всю комнату, пока Полина не прерывает поцелуй.

Прежде чем обернуться, перевожу дыхание и прижимаю девушку к груди. Будущей теще взглядом сходу даю понять, что прямо сейчас ей лучше унять свои выкрутасы.

— Что это у вас происходит? Доня, ты что, плакала? Что случилось? Почему вы вообще тут? Мы вас по всему дому искали. Правда, сладик? Ну, скажи папе, — сотня слов в минуту.

— Искали, — подтверждает притихший Миша. Смотрит на нас во все глаза, а я не могу понять, напуган он или просто растерян. — Я хотел с тобой позавтракать, папа.

— Уже идем, — обещаю я.

— Так, а что случилось? — не унимается Лариса Петровна. — Я ничего не понимаю! Что случилось же?

Скрывать смысла не вижу, но эта ее токсичная реакция в определенной степени утомительна. Тем более сейчас, когда ни я, ни Птичка еще не справились с последствиями произошедшего эмоционального подрыва.

— Мы с Полиной решили пожениться.

И, естественно, не успеваю я закончить, как Лариса Петровна, издавая ряд странных оглушающих звуков, принимается носиться по комнате.