Дикси Браунинг - Поздняя луна

Рейн хихикнула.

— Сайлас, это просто смешно! Как же я могу говорить об очень серьезных вещах, когда ты стоишь передо мной и нагло лжешь?

Они сидели на низком берегу, и он вжал ее в песок, ничуть не заботясь о шелковой жаккардовой блузке и тоненькой полотняной юбке.

— Нагло лжешь? — обвиняюще повторил он, нависая над ее плечами.

— Ну, преувеличиваешь, — сказала она. — Это, наверное, была яхта с полной командой на борту.

— Это была бочка из-под черной патоки. Так что не беспокойся о собственном происхождении — мое достаточно черно для нас обоих.

Ее улыбка исчезла, когда преследовавший ее годами призрак встал между ними, придавая горечь наслаждению, которое пенилось в ее крови, как сладкое шипучее вино. Она должна сказать ему сейчас, пока это не зашло дальше. Сейчас самое время — она ничего не выиграет, если будет и дальше скрывать. Но если он ее отвергнет? Если это так важно для него, что она никогда больше не познает чудо любви с ним?

Рейн взяла в руки его лицо, любуясь суровыми чеканными чертами.

— Сайлас… Ты единственный потомок этой бочки с патокой?

— Едва ли, — ответил он, удивленно засмеявшись. — Здесь половина семей имеет отношение к Флинтам. Мы задержались здесь на три века, не забывай — вполне достаточно времени, чтобы взрастить несколько пышных генеалогических древ. А что? Хочешь открыть мне страшную родовую тайну?

— Сайлас, у меня не может быть детей. Я не знаю, что ты решил насчет нас, то есть ты, конечно, и не должен…

Тогда он склонился над ней, пряча лицо у нее на груди. Его стон пронзил ее словно ножом.

— Господи, маленькая, так вот в чем дело? Так вот почему ты ускользаешь каждый раз, когда я пытаюсь прикоснуться к тебе?

Повернув голову, чтобы поцеловать то, что оказалось ближе к ней — этим оказалось ухо, — она облегченно рассмеялась дрожащим смехом.

— За одним-двумя незначительными исключениями, — напомнила она.

— Так вот в чем дело? Вот с чем нам нужно разобраться?

В его голосе звучала нотка облегчения, которая дала ей смелость продолжать. Потом они уже с чистой совестью могут отсюда уйти.

С трудом отвлекаясь от того, что делали с ней его руки, она заставила себя рассказать ему о бывшем муже и о скандале, предшествовавшем их разводу.

— Он содержал эту женщину уже много лет, и до нашей свадьбы и после. И поэтому, понимаешь, когда он узнал, что я не смогу дать ему наследника, у него уже не было никакого стимула сохранять наш брак. Пол думал, что деньги Мортимера и влияние Мортимера ему обеспечены, если будет ребенок. У семьи Сторнуэй нет такого широкого генеалогического древа, как у вас, Флинтов. Я его… я последний отпрыск.

— Ну и каково тебе было? — спросил он, и его голос ласкал ее, успокаивал, хотя руки отвлекали ее. Каким-то образом они проникли под блузку и гладили невероятно чувствительную кожу подмышек.

Рейн уже с трудом могла говорить, но теперь, когда начала, она хотела с этим покончить.

— Я очень хотела ребенка. Я была разочарована этим… этой стороной нашего брака. Пол был не очень нежен, особенно после того, как узнал, что я бесплодна. Думал, что я его намеренно обманула. Он хотел, чтобы я поехала на операцию к какому-то доктору в Мехико, но я боялась.

Сайлас тихо выругался, и она почувствовала, как напряглись вдруг его пальцы, коснувшись ее грудей.

— Забудь о нем, Рейн. А что касается детей… — Он перешел на более легкий тон, чтобы облегчить тяжесть у себя на сердце. — Ты, возможно, не заметила, но я сам уже не первой молодости. Если ты захочешь потом усыновить нескольких ребятишек, это даст мне новый толчок, но — хочу быть честным с тобой — я совсем не горю желанием сейчас тебя с кем-нибудь делить.

Рейн глубоко и облегченно вздохнула. Если он говорит об усыновлении, значит, это серьезно. Она уже давно была в этом уверена, но боялась строить слишком радужные планы.

— Это все? — хрипло прошептал он ей в ухо. Язык его начал кружить по его извилистым линиям, и она задохнулась, дрожь прошла по всему телу, возбуждая ее.

— Сайлас, я не могу думать, когда ты так делаешь.

— А кто сказал, что ты должна думать?

Ему хотелось убить мужчину, который сделал с ней такое. Немного боясь собственных всепоглощающих эмоций, он заставил себя не спешить. Она уже и так столько всего выстрадала — не дай Бог, из-за своего нетерпения он ранит ее сейчас.

Взяв Рейн на руки, он нежно укачивал ее, положив ее голову себе на плечо. Большая мозолистая рука поглаживала хрупкое плечо через шелковую паутинку ткани сильным и успокаивающим движением.

— Будь спокойна, любимая моя. Я ни за что на свете не обижу тебя.

Он убаюкивал ее лаской, хрипловатым рокотом низкого голоса, а потом опустил руку к ней на грудь, лаская ее маленькие соски, пока они не затвердели и не напряглись, ожидая продолжения.

Крохотные потайные пуговички ее блузки, если понять их хитроумное устройство, легко поддавались. Он опустил блузку, глядя на перламутровое свечение тела над более темными атласом и кружевами.

— А ты знаешь, что некоторые цвета меняются при лунном свете? — Приподняв ее, чтобы спустить бретельки с плеч, он приспустил комбинацию.

Нежно-нежно он прижался губами к ее мягкой груди, ласково покусывая просвечивающие темным шелковистые кружки зубами, пока не почувствовал, что они снова упираются в хрупкий кружевной барьер.

— Моя ненаглядная, моя богиня, любовь моя, — шептал он, уткнувшись в пахнущую цветами мягкость ее тела.

Рейн чувствовала, как огненные стрелы пронзают ее всякий раз, как его губы касаются ее грудей. Голова ее откинулась на песок, и она невидяще взглянула в светящуюся темноту.

— Сайлас, мы не должны… не здесь… не сейчас… — Ее слабый голос унесло в море тем же теплым бризом, который сдувал его мягкие густые волосы ей на шею.

Приподнявшись на локте, он просунул под нее руку, чтобы расстегнуть лифчик.

— И ты приказываешь мне остановиться сейчас, в разгар важнейшего эксперимента по видимости в ночных условиях?

Он очень хорошо сознавал, что им уже не остановиться — ни ему, ни ей.

— Красное становится черным; оранжевое превращается в серое. Посмотрим, как будет выглядеть розовое.

— Сайлас, — взмолилась Рейн, хохоча до изнеможения. — Ты не боишься, что нас кто-нибудь увидит?

Достигнув своей цели, он нагнул голову и взял губами маленький темный венчик ее груди. Только после того, как она почти потеряла рассудок, он поднял голову и прошептал:

— Патрулирование берега окончилось после второй мировой войны. Но идея хорошая.

Смех разжигал ее, как самые чувственные ласки. И пускай хоть весь мир смотрит, она уже не может противиться переполняющему ее экстазу. У нее перехватило дыхание от пульсирующей дрожи удовольствия, когда его рука скользнула ей под юбку и коснулась шелковистой кожи между бедрами. Все нервные окончания ее тела откликались на прикосновения песка, моря и Сайласа. Она впилась ногтями в его спину и стала тянуть его за рубашку.