Право на Одиночество - Евгения Шамшина
Сокольский опустил телефон, продолжив целовать супругу. Но это продлилось ещё несколько секунд. А потом всё это наваждение рассыпалось осколками вокруг. Исчезли нахлынувшие чувства. Он молниеносно возвращался в реальность, включалось осознание. Его рука чуть дрогнула, а взгляд застыл на экране смартфона. Марина приложила пальцы к губам. Она не злорадствовала впервые за это долгое время. Ей не нужно было ничего объяснять. Она была искренней сейчас.
— Твою мать!
Александр набирал не слушающимися пальцами единственно-важный номер. Уже позабыв обо всем. Все краски вечера растворились. Как он допустил подобное? С какой лютой ненавистью он сейчас смотрел на жену. Которая, пожалуй, впервые, не строила сегодня козней и гадостей. Всё вышло само собой. И ведь она так этого хотела, так об этом мечтала, но не испытала сегодня ни грамма удовлетворения.
Аня смотрела на телефон. Яркий светящийся прямоугольник в темноте. Не могла даже точно описать, что чувствовала сейчас. Смятение. Гадостное и мерзкое ощущение от всплывающей картинки перед глазами. Твой мужчина в половом акте с другой. И в тоже время ясное напоминание о себе самой. Рыльце тоже в пушку. Чисто женское начало подстегивало. Хотелось бросить все и убежать, громко хлопнув дверью, с истериками и слезами. Боже, ведь это такое унижение! Но разум подталкивал к трезвости действий. Что она могла требовать, будучи не женой, не невестой… да ещё и к тому же неверной во всех отношениях. Стояла на распутье. Нужно было выбрать меньшую из зол. Дилемма. Назойливая картинка: Губернатор ласкает свою законную жену. Сама постановка предложения была абсурдной. Анна не знала, что ей делать. Ни подсказок, ни знаков… ничего. Она так и не ответила на миллионный звонок. Знала, что они уже в аэропорту.
Александр чувствовал, как со скрипом седеют волосы на голове. Всё вышло из-под его контроля. Только-только всё устаканилось, превратившись в ровную линию счастливой жизни. И он одним ловким движением всё разнес к чертям. Натурально сходил с ума, не имея возможности знать, что происходит с возлюбленной. Где она, как она?… Что она думает в эту секунду… надежды на лучшее не было. И он звонил, звонил, ненавидя эти противные гудки всеми фибрами души. Неизвестность в подвешенном состоянии была невыносима. Его поставили к стенке и взвели курок. Ему оставалось лишь с ужасом ожидать казни, к которой он сам себя приговорил. Марина была молчаливым свидетелем. Она не вмешивалась. Боялась сделать хуже. Впервые она четко видела, насколько сильно влюблён и привязан ее еще законный муж к этой незнакомой девушке. Было безумно больно, но больше обидно что ли. Досадно… Он никогда так на неё не смотрел, даже во времена их студенческой молодости. Она никогда не вызывала в нем такое количество эмоций. Именно теперь она взглянула на их брак, на жизнь в целом под другим углом. С точки зрения Александра Викторовича, а не со своей, как это было прежде. Было больно. Осознавать, понимать и стараться принять. Она ломала себя, подстраиваясь под новые обстоятельства. Самолёт набирал высоту. И Сокольские были подавлены оба.
— Я согласна на развод. Я подпишу все бумаги, когда вернемся.
Услышал мужчина эту такую долгожданную, жизненно-необходимую фразу, которая этой ночью звучала, как неприкрытое издевательство.
Астахов схватился за голову. Неожиданно хотелось сдохнуть. Обнаженная девушка, шокированная наблюдала за его спонтанными действиями. Он хлопнул стакан залпом и затих, уставившись в одну точку. Девушка села на кровати.
— Я что-то не так сделала?
Осторожно спросила она. Он отрицательно качнул головой, успев даже позабыть о ее присутствии.
— Ты, как всегда, на высоте. — Устало добавил он. И вдруг спросил. — Ты же молодая, красивая. Тебе нравится этим заниматься? Всем этим? Эскортом…
— Быть шлюхой, ты хотел сказать. Называй вещи своими именами. — Ответила она совершенно по-простому, по-свойски. — Да. Мне нравится.
Она встретилась с недоумением со стороны Макса. Подошла к столу, ни на грамм не стесняясь наготы. Плеснула себе в стакан, с удовольствием выпила и продолжала.
— Работать в офисе, бумажки перекладывать. Или в школе нервы на кулак мотать за три копейки… нет уж… увольте. Я быстро поняла, что это не мое. Разумеется, быть шлюхой тоже цели не было. Знакомая позвала. Было дико. Страшно. Так я попала в эскорт. Случайно. Как ты говоришь, красивая, молодая. Подошла. Здесь всё иначе. Это не трасса. Это элитное местечко, туда попасть… мне повезло. И теперь я неплохо зарабатываю. Мужики все состоятельные, многие очень даже ничего, с закидонами конечно… но не дальнобои, или нищие задроченные студенты. Вы также платите за услуги. До хрена платите. За красивую услугу, приличную, достойно выглядящую. Я лучше буду таких, как ты ублажать. Чем горбатиться всю жизнь до нищенской пенсии. Бывает иногда находит… и тошно становится от осознания. А потом ничего… вспоминаешь про квартиру свою в центре, шмотки, титьки сделанные и понимаешь, жизнь-то удалась. Не напрягаясь.
— Противно не бывает? Стольких через себя пропускаешь?
Задумчиво спросил Макс. Налив себе, крутил стакан, пить уже совершенно не хотелось.
— А тебе не противно? — Хитро прищурилась девушка. Ее давно не цепляли темы относительно ее образа жизни. — Ты ведь тоже знаешь скольких я через себя пропускаю? Во все дыры, да не по разу. И без резины, Вы же привилегированные клиенты ее не признаёте.
— Защитано!
Усмехнулся он в ответ. Он прекрасно знал, что она не промах, и не даст себя в обиду. Ее острый язычок резал, как кинжал. Она ведь была права. Ее никто не заставлял. Ровно, как и мужчин никто не заставляет обращаться в подобные заведения.
— А с таким, как ты, так это истинное блаженство! — Скользнула она пальчиками вниз по его прессу. И он снова ухмылялся. — Я испытала чистый кайф, а ты мне ещё за это и бабок отстегнул. Так что, я в любом случае в более выигрышном положении.
— Согласен.
Кивнул он головой, всерьез задумываясь над этим разговором.
Анна осталась в темноте один на один с собой. Это было слишком даже для неё. Особенно в сложившейся ситуации. Взглянула на часы. Знала, что Сокольские улетели в столицу. Мыслей и переживаний было так много, что появилось ощущение температуры. Озноб, плавно переходящий в лихорадку. Ее бросало то в жар, то в холод. От какого-то непонятного бессилия перед произошедшим хотелось рвать волосы у себя на голове. Внутренний предел был раскалён до красна. Обида подтолкнула
