Джульетта Армстронг - Растоптанная гордость

— И я о них же. Вы дали мне самую отвратительную отповедь, какую только может женщина получить от мужчины. И после этого обвиняете меня в непостоянстве.

Проехав вдоль выгона, Джулиан остановил машину в тени буковых деревьев, чья тронутая легкой желтизной выцветшая листва свидетельствовала о том, что жаркое и пышное лето начинает клониться к закату.

— Это какую же отповедь я дал вам? — требовательно поинтересовался он.

Сильвия прикусила губу:

— Зачем задавать вопрос, ответ на который вам и так известен? Я послала вам записку, вложив ее в томик стихов Хенли…

Джулиан вынул из бумажника свернутый листок бумаги:

— Да, послали. И она у меня с собой, хотя одному только Богу известно, почему я не разорвал ее сразу же. А ведь у меня было такое желание, клянусь вам.

— Я не вижу в ней ничего такого, что бы могло вас расстроить, — отвечала она, вторя ему безразличным тоном. — Конечно, я писала ее в спешке, но если учесть, что я всего лишь просила вас приехать и поговорить со мной…

— Вы просили меня… что? — Он смотрел на нее, словно не веря собственным ушам. Потом порывисто сунул листок ей в руки. — Моя дорогая Сильвия, один из нас, должно быть, сошел с ума! Вот, прочтите сами!

Сильвия развернула листок и ужаснулась:

— Но, Джулиан, это вовсе не моя записка! Это даже не мой почерк — всего лишь неумелая подделка!

— Прочтите вслух! — настаивал он.

— «Дорогой Джулиан, — голос Сильвии дрожал, — я прошу вас меня простить, но, к сожалению, ничего не поделаешь. Ни сейчас, ни в будущем. Сильвия».

— И вы утверждаете, что не писали этой записки?

— Конечно, не писала. — Сильвия не осмеливалась посмотреть ему в глаза, так как боялась, что он увидит слезы. — Я написала вам в том письме, что мне кажется, что нам пора разобраться в наших запутанных отношениях и что я буду рада, если вы приедете поговорить со мной. Я даже указала вам определенное время.

Минуту он молчал, потом спросил отрывисто:

— Ваше письмо было в конверте?

— Конечно. Я положила его в голубой конверт и заклеила. — Она замялась, потом продолжила: — Я попросила Дафни проверить, получили вы его или нет, только потому, что опасалась, что оно вывалится из книги. Ведь я не успела ее завернуть — меня ждал Джо Блисон, и я торопилась.

Осторожно он взял у нее листок:

— Моя дорогая Сильвия, эта записка была безо всякого конверта. Она была просто сложена и склеена сверху скотчем. — Он помедлил. — Это-то и огорчило меня более всего. Меня обидело, что вы написали мне письмо, чтобы отвергнуть раз и навсегда, не позаботившись при этом даже о конверте. Это было последней каплей.

— А как, по-вашему, чувствовала себя я? — воскликнула Сильвия. — Написать вам письмо с просьбой приехать ко мне, и вместо ответа одни лишь слухи, что вы собираетесь жениться на Мариэтт! А под конец узнать от Дафни, что вы получили мое письмо и не сочли нужным на него ответить!

— Кто сказал, что я собираюсь жениться на Мариэтт? — взорвался Джулиан.

— Все только и делали, что намекали на это. Да она и сама говорила Дафни, что вы понимаете друг друга без слов.

— Так вот, стало быть, чем объясняется странное поведение Мариэтт и ее матери перед отъездом, — догадался он и вдруг со страстной откровенностью прибавил: — Сильвия, милая, уверяю вас, я не сказал этой девушке ни единого слова любви. За последние два-три года я иногда приглашал ее потанцевать, как и других девушек, и пару раз чмокнул в щеку на прощание, да и то это было до того, как встретил вас. Но о том, чтобы жениться на ней… Об этом не могло быть и речи!

— Как вы думаете, это она подменила письмо? — спросила Сильвия. — По-моему, это так подло!

— Это могла быть и сама Мариэтт, и ее мать. Даже скорее Мариэтт — она хорошо умеет обращаться с пером. Но ручаюсь, без ее матери тоже не обошлось. — Он на секунду замялся, потом смущенно продолжал: — Сильвия, не считайте меня жестоким, что говорю это вам, но мадам Дюпон перед отъездом буквально извела меня своими распросами, когда я собираюсь подарить Мариэтт колечко в знак помолвки.

— Мне кажется, то, что вы предложили им остаться в Хиклинг-Хаус после отъезда Тэссы… — неуверенно начала Сильвия.

— Моя милая Сильвия, я не делал ничего подобного. Мадам Дюпон изобретала один предлог за другим, чтобы, как она сама выразилась, «еще позлоупотреблять моим гостеприимством». И в конечном счете я был практически вынужден попросить их уехать.

— Даже так, — неуверенно проговорила Сильвия.

— Давайте вернемся к тому, с чего начали, — предложил Джулиан, глядя на нее пристально. — Давайте представим, что я получил ваше письмо с просьбой приехать и что я поспешил выполнить вашу просьбу и примчался выслушать вас. — Тут выражение его лица изменилось. — Да какой же я глупец! С тех пор уже много что изменилось. Ведь только что я узнал, что, думая, будто я тяжело ранен, вы, отбросив свою гордость и обиду, примчались ко мне. — Он обнял ее за плечи, и в голосе его появилась бесконечная нежность: — Сильвия, дорогая, мне кажется, после всего, что было, мы уже не нуждаемся в каких бы то ни было объяснениях.

Прижавшись к нему, она откинула каштановые локоны со лба.

— С самой первой встречи все у нас шло вверх дном. Мне кажется, мы впервые за все время не ссоримся.

— С самого начала во всем был виноват я, — пылко признался он. — Я был не только жесток с вами, но и оказался полным болваном. Как можно, глядя в ваши честные карие глаза, думать, что вы… Господи, да мне хочется пинать себя ногами, когда я вспоминаю, что наговорил вам тогда в Глостершире!

— Но вы же попытались загладить свою вину, — возразила она, с той же поспешностью защищая его, как когда-то обвиняла.

— Да, это правда. Но у меня плохо получилось.

— А я была ужасная гордячка и не хотела вас простить!

Джулиан улыбнулся:

— Да, моя радость, ты была гордячка. Но, быть может, это и к лучшему. Мне, с легкостью добившемуся большого признания и успеха, до сих пор было незнакомо искусство изящно приносить извинения. Как ты правильно дала мне понять в более чем недвусмысленном виде, я всегда склонен был считать, что загладить вину можно, совершив некие благодеяния, избавив себя таким образом от тягостной необходимости расхлебывать кашу.

Смешная гримаска промелькнула на лице Сильвии.

— Да, эта пища, похоже, не подходит нам обоим. Оба мы ужасные гордецы.

— Были ими, моя любимая, — с улыбкой поправил ее он. — Там, где есть любовь, нет места гордости.

— Где есть любовь!.. — едва слышно повторила она и робко спросила: — Джулиан, а когда ты впервые понял, что любишь меня?