Тери Сан - Реквием по мечте. Я бы не выстрелил. (СИ)

   Сейчас почти сюром воспринимается! За прошедшим хочется вести дневничок, как боевому ветерану. Что я напишу в нём? О том, что боль души - это не что иное, как умирающий и корчащийся в муках эгоизм, я написал. Стал ли я альтруистом после этого? Нет. Это зуб может болеть, и его можно вырвать, а душу свою какими клещами из себя вырывать? Что там вырывать на струнах души? Да, эгоист, но я не знаю, почему вцепился в тебя как клещ. Я бы рад отцепиться, просто у меня хоботок заклинило, он сломался, и в этом нет моей вины, просто это выше меня, выше моего понимания. Я не знаю, кого ненавидеть за это - себя или тебя.

   Что написать? Ад существует. В аду любимые люди нас предают.

   Моей первой мечтой было не желание убить тебя, а...

   Пока я корчился от мерзости содеянного, не в силах поверить, что это ты, что это действительно ты, - мне хотелось только одного, чтобы ты оправдался.

   Придумал что угодно: нападение марсиан, войну в Ираке, что ты спец агент, завербованный США. Я бы поверил, во что угодно поверил. Если сравнить со всей той чудовищной ересью, что я регулярно проглатывал тоннами, спец агент ЦРУ и война в Ираке выглядели бы убедительными предлогами. Я мечтал об этом, о тебе, просящем прощения, клянущимся, что ты не знал.

   Только лазейки не оставалось. Это я не знал. А ты - знал, с самого начала представлял ситуацию. Никаких оправданий быть не может; спрос с тех, кто сильнее. Ты был сильнее в тот момент. Должен был понимать, каким бы убогим не был, такое ты понимать был обязан. Подарок под дверью... Самому не мерзко тогда было? Тонны лжи. Можно ли сказать человеку "люблю"? Просто так подарить ему эту свою любовь, чувство.

   Бомба в пакетике с цветами, цианид в чашке какао, больница и рука, перевязанная капельницами.... Об этом не пишут книг. Жалкие герои никому не нужны, всем хочется хеппи-энда в книгах, потому что в жизни их практически не бывает, а верить во что - то надо.

   Я не лелею обиду. Просто не в состоянии простить и не знаю, смогу ли это сделать, может и смогу однажды, но не раньше, чем это станет безразлично и перестану болеть.

   Ненавидеть страшно, хуже всего, когда человек остаётся запертым в стеклянной банке собственных чувств. Пытаюсь найти выход, откопать в себе что - то светлое, но не в силах примириться со случившимся насильственным живодёрством; разум отказывается масштаб постигать. Изнутри скручивает чёрной пружиной, а рука непроизвольно хватает пистолет.

   "Внимание, это захват души! Лечь на пол лицом в воздух! Вас, гражданин, попрошу к отдельной стенке. Я ещё не определился, что я с вами буду делать".

   Где - то в одном из уголков моего продырявленного сердца живёт странный искривлённый уродец с обрубками крыльев и мазохистично пилит себе вены напильником. По-моему, его зовут любовь.

   Но знаешь, он очень избит. Он ослепший, просто обваренный весь, как кипятком, в шрамах. Похож, на слепого крыса, у которого больше нет глаз или он не желает, чтобы они были. Он сидит себе там, в тёмном подвальчике, прикованный за лапку к душе.

   Откуда - то сверху пробивается тусклый серый свет. Наверное, там бог. Крыс сидит с напильником, запертый в одной из камер домика души. Он не готовит побег. Просто он никому такой не нужен, ему стыдно, что он такой уродливый и некрасивый, но он твой. Просто ты его придумал, посадил и вырастил, а я оказался хреновой бахчой, и арбуз вышел квадратным.

   Крыс пилит себе вены напильником. Он не желает узнавать Гамельдина, он не помнит, о чём тоскует. Просто крыс больше не может жить. Когда он закончит резать вены, он умрёт, и в этом домике души освободится одна маленькая камера. В ней записано имя, дата и множество других вещей. Когда крыса не станет, придут весёлые тюремщики; они всегда веселятся, - просто не умеют по-другому, - сложат трупик на носилки, скатают матрасик. Не знаю, куда его выкинут, они не хоронят.

   Хочешь, они перешлют его тебе по почте? Обычно близким людям сообщают о смерти, а ты его единственный родственник. Возможно, в память о тебе труп крыса кремируют и положат в урну с прахом.

   Мне очень грустно смотреть на этого уродца, он вызывает жалость, глупый такой. Каждый раз, когда я на него смотрю, а он упорно продолжает пилить себе вены напильником, мне хочется плакать. Слезы текут совершенно непроизвольно. Мне хочется взять его в ладони, отобрать напильник, прижать к себе и сказать: "Что же ты сделал с собой, глупый крыс? До чего ты себя повёл? Кому ты поверил?".

   Я бы гладил крыса долго-долго, пока он не успокоится, но крыс слепой, не понимает, застыл в каком-то мгновении шока. Когда его отпускаешь на пол, снова тянется к своему напильнику, нашаривает и продолжает пилить вены, он не хочет жить. Это единственное, что он понимает. Он не хочет жить.

   Ты его столько раз убивал, что он решил тебе помочь, и теперь упорно убивает сам себя. Крысу не нужны другие игрушки, он оказался слишком предан тебе, слишком сильно любил. "Убит любовью" - надгробная эпитафия, которая больше не кажется мне смешной.

   Когда я смотрю на это, смотрю, как он умирает, хочу взять пистолет и всадить пулю в тебя или в него. Не имеет значения в кого из вас. Всади я пулю в него, крыс прекратит мучиться, но на него у меня тоже рука не поднимается. Он попросил не убивать себя и попросил не убивать тебя. Он сказал, что всё сделает сам: возьмёт на себя заботу и ответственность за вас двоих. Именно он молился за тебя богу, прося простить, когда я дошёл до последней грани; он отдал свои крылья, и каждый раз выходил вперёд, не давая мне утонуть в собственной чёрной мути. Потом он ослеп.

   Я держу тебя на прицеле, смотрю в твои бездушные пустые глаза. И вспоминаю себя несколько лет назад. Существуют ли ответы?

   Где - то там внутри замирает с напильником маленький крыс. Вынимаю его из сердца, поднимаю и сажаю на плечо, накрываю ладонью. Держу так, согревая теплом, несколько секунд, чувствуя маленькое крысиное тельце. А затем поднимаю руку и разряжаю обойму в воздух, швырнув пистолет у твоих ног.

   Это мечта. Она, конечно, не должна закончиться так, но она так заканчивается.

   Мы с крысом, в лучших традициях вестернов, уходим на багровый закат по дороге из жёлтого кирпича. Крыс сидит на моём плече, он пока ещё ничего не понимает. Я пока и сам ещё толком ничего не понимаю, но точно знаю, напильник я ему больше не дам. У меня пока ещё нет мозгов, мне только предстоит найти Гудвина, но Бастинда внутри меня повержена. Может она оказалась просто отражением в зеркале, а крысолов из Гамельна возможно, был не плохим парнем, или Пинноккио, угодивший в цирк уродов, на самом деле получил хороший урок, и ещё много всего, но это теперь не важно. Я не собираюсь оборачиваться в прошлое, проверять, осталось ли там что-то или нет.