Линдсей Лонгфорд - Ребенок Джейка

Сара вытерла лужу на столе, прополоскала тряпку, повесила ее на раковину и повернулась к нему.

Она устала от этой игры в кошки-мышки. Ее энергия иссякла, и она подчинилась судьбе. Пусть случится то, что должно случиться. Неудивительно, что она попалась кошке в когти. У нее не хватило терпения переждать.

Послушайте, если вы пытаетесь напугать меня, то вам это удалось. Я не знаю, какую игру вы затеяли. Почему вы здесь?

Я сказал вам. Николасу стало плохо — может, потому, что он слишком долго ехал в машине и устал. Он боится темноты. Вы же знаете, как дети иногда ведут себя. У них бывают капризы. Потом я увидел вашу вывеску.

Как?

Он уцепился большими пальцами за ремень.

С дороги.

Это маленькая вывеска, и не освещенная.

Он посмотрел ей прямо в глаза, как будто знал, что она близорукая.

У меня хорошее зрение.

Наверное, даже слишком. — Сара попыталась понять, почему все ее слова звучат как ложь. — Я думаю, вам с сыном пора уходить.

Обойдя стол, она взглянула на спящего мальчика. Он должен лежать дома в постели, а не горбиться за чужим кухонным столом в час ночи.

Мы не можем, — тихо и спокойно сказал мужчина.

Сара вцепилась в спинку стула, на котором сидел мальчик.

Что значит — не можете? Вы должны.

Хотя в кухне было прохладно, лоб молодой женщины покрылся испариной. Она с трудом сдержалась, чтобы не повысить голос.

Он вдруг оказался рядом с ней и хрипло прошептал:

Мы не можем. У нас спустило колесо.

Поменяйте! — Сара отступила на два шага.

У меня нет запасного. Может, у вас найдется? Вы должны держать запчасти.

Он встал между нею и дверью черного хода.

А я не держу, — прошипела Сара. — Вы должны уехать. Вы мне здесь не нужны.

Вы достаточно ясно дали это понять, с самого начала, не желая пускать нас. Вы даже не хотели накормить больного ребенка, пока вам не выкрутили руки, если можно так выразиться, — с презрением ответил он.

Он так обрисовал ситуацию, что ее поведение выглядело подлым, а не осторожным. Но она не собиралась перед ним оправдываться. Это он вломился к ней.

Минуточку… — (Он наклонился, джинсы коснулись ее голых ног, и Сара отпрянула.) — Вы должны были подумать об этом до того, как вытащили его из дому в такое время.

Сара откинула волосы со лба и заметила, как он следит за ее движениями. Его взгляд скользнул по ее шее и груди. Ей стало неловко.

В холодильнике зажужжало, и на поднос посыпались кубики льда.

Да, вы правы, — устало сказал он. Гнев исчез из его глаз. Он оглянулся на спящего сына. — Я должен был подумать о многом. Но я не подумал. Мы не можем уехать ночью.

Сара посмотрела на чумазого ребенка с тощими пальчиками, измазанными Бог знает какой грязью и раздавленной лапшой. Ей не нужен был этот несчастный ребенок в доме. А его энергия и сообразительность бередили горькие воспоминания. Она хотела, чтобы он исчез.

Я не сдаю комнат. Вы не можете здесь остаться.

Черт. У вас большой дом. Неужели нельзя найти какой-нибудь уголок? Я не хочу причинять вам неудобство, — язвительно сказал он. — Вы так милы. Неужели вы никогда не слышали историю о добрых самаритянах?

Сара вспыхнула от гнева, которому теперь редко давала волю, но она устала и была сбита с толку, и мальчик разбередил старую боль, лишил ее душевного равновесия.

Послушайте, это не моя проблема. Это вы отправились в путь с ребенком, на ночь глядя. Это вы ничего не спланировали. Не перекладывайте на меня свою вину!

Ветви пальмы забарабанили по крыше под порывами ветра. Джейк глубоко вздохнул. Сара видела, как он пытается ослабить возникшее напряжение.

Я опростоволосился. Но мне сейчас нужна помощь. — Он умолк, затем без выражения добавил: — Для ребенка.

Сара была раздражена и сама себе не нравилась в этот момент. Она протянула руку к застиранной рубашонке мальчика, но вовремя опомнилась. Пусть спят на веранде. Нет, подумала она под осуждающим взглядом мужчины, так нельзя.

Ребенок засопел. Ему нужна кровать, его только что тошнило, но как же ей не хотелось оставлять его в доме!

Ладно. Вы понесете его или разбудите, чтобы он пошел сам?

Она не привыкла к детям, не знала, что лучше, и ее раздражала самоуверенность мужчины.

Понесу, если, конечно, вы не заставите разбудить и вымыть его.

От резкой боли в горле она не смогла возразить. Неужели она действительно выглядит такой отвратительной?

Ну, так несите. Спальня — слева от лестницы, но вы будете спать в машине.

Как скажете.

Мужчина осторожно поднял сына. Мальчик вздохнул и вытянул ручку. Отец осторожно положил ее на худенькую грудь.

Не хотите показать дорогу? — насмешливо спросил он. — Тогда вы будете уверены, что мы не украдем фамильное серебро.

Сара не хотела подниматься с ним по лестнице. Каждая клеточка ее тела звенела от тревоги. Даже сейчас, когда его руки были заняты сыном, когда он объяснил свое появление, ей было не по себе. Нескрываемое презрение незнакомца заставляло чувствовать себя неловко. Она не привыкла, чтобы окружающие оценивали ее поведение. Ее самооценка? Ну, это совсем другое дело. Она привыкла жить со своими недостатками, и собственная совесть судила ее строже, чем какой-то светлоглазый незнакомец. Он не имеет права судить ее.

— Вам не кажется, мистер, что вы ужасно грубы с человеком, который впустил вас в дом, накормил вас и вашего сына, а теперь предоставляет ему постель на ночь? Как насчет того, чтобы благословить руку дарящего?

Здоровый гнев прогнал беспокойство. Она шла впереди, остро чувствуя спиной его присутствие весь долгий путь наверх по лестнице.

Джейк воздержался от язвительного ответа, но злобно ухмыльнулся. Она оказалась не такой, как он ожидал. Глаза следили за плавными движениями ее бедер. У нее была самая тонкая талия и самая красивая попка, какую он когда-либо видел.

Джейк был сердит еще до того, как она открыла дверь. Он часами ездил вокруг, пытаясь решить, останавливаться в ее доме или нет. А потом Николасу стало плохо. Он слишком долго раздумывал, а когда решился — не намерен был мириться с отказом. Ее осторожность разозлила его еще больше. Теперь он хотел свести с ней счеты и поскорее покончить со всем этим.

Когда она открыла дверь, он был ошеломлен.

Широко распахнутые близорукие синие глаза, нежное лицо, руки, сжимающим эту тупую биту, привели его в ярость. Шелковистые волосы, цвета мокрых осенних листьев, заставляли пальцы дергаться от желания погладить, их, проверить, так ли они шелковисты, как кажется. Он хотел коснуться тонкой шеи в том месте, где от страха пульсировала жилка. Гнев и что-то еще, что-то смутное и первобытное, зашевелились в нем при виде этой женщины.