Дениза Алистер - Я и моё отражение

Комплекс «Спорт-Лейк» был самым крупным из всех объектов, когда-либо возводимых компанией Энрике. И именно от успешного завершения строительства зависело его будущее. Сумеет ли он найти свое место под солнцем, завоевать клиентуру, сделать компанию прибыльной?

— Да вам ведь достаточно сделать несколько звонков — и дело в шляпе, — нередко говорил ему Саймон, доверенный помощник. Несколько звонков старым друзьям и коллегам — и те помогут. Вступят в дело, обеспечат финансовую поддержку. Но Энрике не хотел такой помощи. Он стремился добиться всего сам, не деля успех ни с кем.

Четыре года назад, уходя из отчего дома, он заявил отцу, что сумеет пробиться в жизни. Не опираясь на фамильное имя. Не пользуясь семейными связями. Отцу это не слишком понравилось, но Энрике был непреклонен. Ни мягкие увещевания, ни прямые угрозы ни к чему не привели.

И дело не в том, что Энрике не любил отца, — напротив, очень любил и был к нему крайне привязан, как и к остальным родственникам. Но, видит Бог, он и так уже потратил несколько лет, пытаясь подладиться под их стиль поведения: носил деловые костюмы, посещал важные встречи и так далее.

Вот Гарсия — тот просто создан для такой жизни. Гарсии нравится эта сухая, респектабельная атмосфера ответственности и порядка. Он всегда любил четкие схемы и точные науки. Ему — уму непостижимо! — нравится носить галстуки. Он любит деньги и все то, что можно за эти деньги иметь. В том числе — женщин. Правда, ему и в голову не придет закрутить интрижку на рабочем месте.

А его, Энрике, эта атмосфера просто душит. Он всегда предпочитал свежий ветер в лицо и вольные просторы. Плеск волн и шорох ветвей. Пряный запах смолы и хвои. Стук дятла и пение птиц на рассвете.

Безусловно, это вовсе не мешало ему быть безупречным винтиком в безупречной машине фамильного бизнеса Валдесов. Но даже винтик порой способен взбунтоваться.

Никто его не понимал. Ни отец, ни даже Гарсия. И уж менее всех — Александрина. Его возлюбленная. Невеста. Невеста, которая вернула ему кольцо, едва прослышав о том, что ее жених вышел из фамильного бизнеса, дабы самому пробивать себе дорогу в жизни.

Что ж, неприятную правду лучше узнать раньше, чем позже. Например, что твоя невеста — корыстная стяжательница, которая любит тебя, лишь пока ты наследник финансовой империи.

Разорванная помолвка стала для Энрике одним из самых важных уроков в жизни. Тогда он переживал по-страшному. Теперь уже нет. Ему нравилась его нынешняя жизнь, и он был намерен продолжать в том же духе. Если, конечно, сможет. К сожалению, убедить отца, что он имеет право жить своим умом, оказалось невозможно.

— Хорошо, раз уж тебе взбрела на ум этакая глупость, будь по-твоему, — сказал отец четыре года назад. — Но давай договоримся: если к тридцати годам ты не добьешься финансового успеха, то возвращаешься к нам. Обещаешь?

И он, как дурак, пообещал! Вот ведь идиот несчастный! Но тогда, четыре года назад, он пообещал бы что угодно, лишь бы вырваться на свободу. Однако теперь назначенный срок неумолимо приближался. До тридцатилетия оставались считанные недели.

Этот проект может его спасти — или погубить окончательно.

Поглощенный своими мыслями Энрике не заметил, как оказался около отеля. И похоже, вовремя. Если, конечно, не хотел промокнуть до нитки. Как это бывает в начале лета, небосвод, еще недавно ослепительно синий, потемнел, покрылся черными тучами, вершины деревьев дрогнули, сгибаясь под натиском ураганного ветра. В отдалении пророкотал гром. На плечи Энрике упали первые тяжелые капли дождя.

Люди, что гуляли по берегу, бросились в надежное укрытие отеля. В мгновение ока пляж почти опустел. А уж когда, прорезав черные тучи, сверкнула молния, последние смельчаки покинули берег озера. Энрике остался один стоять близ воды… Ах нет, не один.

— Вот ненормальная, — пробормотал он, глядя на женщину, что скинула с ног сандалии и зашла по колено в воду подставляя лицо струям дождя.

Мгновенно промокшие шорты и короткая маечка липли к телу незнакомки, обрисовывая тело. Какие длинные стройные ноги! Какая умопомрачительно тонкая талия! Как и следовало ожидать, пышные кудри любительницы разыгравшихся стихий отливали бронзово-рыжим. Недаром же молва приписывает рыжим особую любовь к риску.

Неожиданно Энрике поймал себя на том, что гадает, какого цвета у нее глаза. И о том, улыбается ли она, глядя на потемневшее озеро и грозовое небо.

Портье у входа в отель настойчиво звал их. Гроза у воды — это же так опасно! Но Энрике не спешил внять его призывам. Ему во что бы то ни стало надо было увидеть лицо незнакомки. Как зачарованный он стоял и ждал, когда та повернется.

А женщина медленно, точно каким-то ритуальным жестом, подняла руки к небу, на миг застыла так — тонкая фигурка на зловещем фоне, — а потом вдруг опустила их, быстро повернулась и тотчас же натолкнулась взглядом на молчаливого наблюдателя.

Глаза их встретились. И неожиданно она улыбнулась. Ему, Энрике. В жизни не видел он такой потрясающей, колдовской улыбки.

2

Джемайма сама не знала почему, но, едва увидев в нескольких шагах от себя Гарсию, с улыбкой глядящего на нее, поняла: лесной язычник снова вернулся. Он стоял без рубашки, в одних поношенных джинсах, не обращая внимания на дождь. Он так же, как и она, наслаждался грозой, и в глазах его она читала понимание.

Однако когда небо над головой прорезала очередная молния, а берег сотрясся от оглушительного раската грома, Джемайма решила, что даже для нее это, пожалуй, чересчур. Такие грозы недолги, но даже за короткое время они вполне способны натворить бед. И Джемайма побежала к отелю.

Гарсия дожидался ее на прежнем месте, а когда она поравнялась с ним, схватил за руку и потянул за собой, вынуждая поторопиться. И она повиновалась, ничуть не удивляясь подобной фамильярности. Словно гроза смыла все условности обыденной жизни, оставила их наедине с самыми потаенными чувствами и желаниями.

Искоса взглянув на своего спутника, Джемайма увидела, что его губы изгибаются в довольной, дерзкой улыбке. Бок о бок они влетели в отель и остановились в пустом холле.

— Не очень-то благоразумно в такую грозу стоять по колено в воде, — заявил молодой человек, тряхнув головой так, что с мокрых черных волос полетели брызги. Жалящие капельки обожгли губы Джемаймы, и она испытала прилив возбуждения, отчего смутилась и потупилась. — Как вы? В порядке?

Джемайма кивнула.

— Я люблю… грозу, — с придыханием ответила она, сама не зная, почему задыхается — от быстрого бега или от волнения.

Когда срывающееся, учащенное дыхание немного пришло в норму, Джемайма осмелилась снова поднять глаза. И уперлась взглядом в обнаженную мужскую грудь. Скульптурную, великолепно вылепленную. Гарсия, как выяснилось, обладал фигурой атлета: широкие плечи, могучая грудь, плоский живот, узкие поджарые бедра. Прикусив нижнюю губу, Джемайма скользнула взглядом по полоске волос, что тянулась по животу Гарсии, уходя под потертые, плотно обтягивающие джинсы.