Карла Кэссиди - Навек с любимым

Трэвис допил пиво, выбросил бутылку и взял другую. Мне надо бы хорошенько надраться, чтобы стереть Фрэнни из памяти. Забыть, как она стояла передо мной в коротенькой голубой ночной сорочке. Потому что с тех пор, как я снова увидел ее, сладостные воспоминания о далекой ночи не дают мне покоя. Ее стройные ноги, переплетенные с моими, тугие груди, дурманящая бархатная кожа…

Он встал из-за стола. Черт бы ее побрал. Похоже, даже если он напьется, все равно мысли о Фрэнни не перестанут терзать его.

Войдя в спальню и даже не потрудившись включить свет, он снял джинсы, стянул тенниску и направился к кровати. Но вместо этого оказался у окна… у того самого, что когда-то смотрело прямо на спальню Фрэнни.

Сколько раз в те далекие дни юности я сидел здесь и смотрел, просигналит ли мне Фрэнни! И как только замечал мигание фонаря в ее комнате, украдкой выбирался из дома, стараясь не разбудить мать и сестер, – бегом на кукурузное поле, место наших свиданий.

Трэвис попытался точно припомнить, когда же он понял, что любит Фрэнни. Теперь было трудно установить этот миг. Казалось, он родился с любовью к ней.

Горестно вздохнув, Трэвис задернул шторы и бросился на кровать. Та Фрэнсин Уэбстер, которую он любил, юная девочка, за которую дрался, с которой вместе мечтал о будущем счастье, ушла.

Теперь она женщина, мать… у нее своя судьба и своя жизнь, в которой для него нет места.

Я ненавижу ее! Ненавижу за то, что я не остался ее единственным возлюбленным, за то, что все эти годы она жила вдали от меня, за то, что нашла другого, кого полюбила и кто стал отцом ее дочери.

Зачем Фрэнни вернулась обратно, в этот городок, который всегда ненавидела, к старику, которого упрямо обвиняла в смерти своих родителей?

За те пять лет, что ее не было, от нее не пришло ни одного письма, она ни разу не звонила и не передавала весточки, очевидно, полностью вычеркнув меня из своей жизни.

Правда время от времени она присылала Поппи открытки, в которых кратко рассказывала о своих успехах: о небольшой роли в пьесе на Бродвее или в какой-нибудь мыльной опере… И хотя они с Поппи ни разу не говорили о ней, тот всегда оставлял эти открытки посреди кухонного стола, где их мог бы заметить Трэвис.

При мысли о старике Трэвис тяжело вздохнул. Я привязался к Поппи. Кто бы мог подумать, что дружба с ним будет так много для меня значить. И я не собираюсь из-за приезда Фрэнни бросать Поппи. И не позволю ей лезть ко мне в душу. Судьба однажды давала нам шанс, но она не воспользовалась им. А искать другой – я не собираюсь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Фрэнсин приоткрыла глаза, ощутив благоуханный утренний ветерок, повеявший из окна. Откуда-то издалека до нее донеслись голоса. Грэтхен, наверное, смотрит телевизор, подумала Фрэнсин. Тот, кому пришло в голову показывать по утрам мультики, был гением.

Залаяла собака, и низкий мужской голос что-то протестующе сказал. Фрэнсин мгновенно села, вспомнив, что она не в своей крошечной нью-йоркской квартирке-студии, а в Купервиле… с Поппи.

Посмотрев на пустую детскую кроватку, она запаниковала. Где Грэтхен? Где Красотка? И где Поппи?

Фрэнсин соскочила с кровати, натянула халат и поспешно вышла из спальни, направившись в кухню. Увиденное заставило ее резко остановиться.

Поппи стоял у плиты спиной к ней и пек блинчики. Красотка, привязанная к чему-то за задней дверью, заглядывала внутрь, прижимая нос к стеклу. Грэтхен сидела за столом и сосредоточенно складывала бумажные салфетки, чтобы положить по одной возле каждой из трех тарелок, стоявших на столе.

– Готово, Поппи, – объявила она, закончив работу. – А теперь что мне делать?

– Вытащи из холодильника масло и молоко, а потом пойди и разбуди маму. И вообще, у меня заведено так: хочешь завтракать – вставай вовремя.

Фрэнсин решила не обращать внимания на замечание старика и его вечно брюзгливый тон.

– Я уже встала. – Она вошла в кухню.

– Привет, мамочка! Поппи жарит блинчики. – Грэтхен улыбалась ей солнечной улыбкой, и в тот же миг все обиды и злость улеглись.

– Иди сюда и поцелуй меня. С добрым утром, – сказала она, усаживаясь в кресло у стола.

Грэтхен тут же вскарабкалась на колени матери и обвила ручонками ее шею. Фрэнсин крепко прижала к себе дочку, вдыхая ее такой родной запах.

– Поппи сказал, что Красотке надо гулять во дворе, – объяснила Грэтхен, слезая с колен Фрэнсин. – А еще он сказал, что построит ей конуру.

– Как это мило с его стороны.

Фрэнсин поглядела на деда. Спина у него была такая же жесткая, негнущаяся, какой она ее и запомнила.

– Может, мне тебе чем-нибудь помочь? – спросила она.

Дед отвернулся от плиты. В руках он держал тарелку со стопкой блинчиков.

– Все уже готово. Кофе на плите.

Поппи всегда варил кофе на огне, отвергая современные электрические кофеварки. И признаться, не было ничего в мире лучше этого сваренного традиционным способом кофе. Фрэнсин налила себе чашку крепкого горячего напитка и снова села за стол вместе с дедом и дочерью.

Разложив блины по тарелкам, они несколько минут ели молча. Фрэнсин вспомнила, как угнетающе действовало на нее это молчание за столом, когда она была девочкой. И ради Грэтхен Фрэнсин попыталась нарушить извечную схему.

– Как идут дела в ресторане? – спросила она.

– Трудно найти хорошего помощника. – Поппи отхлебнул кофе, потом полил сиропом второй блинчик. – Никто сейчас не хочет идти в официантки.

– Я бы могла помочь, пока мы здесь, – поколебавшись, предложила Фрэнсин, а про себя подумала: не о такой работе я, конечно, мечтала, но все же это хоть какая-то, и, возможно, через месяц-другой я поднакоплю денег, чтобы вернуться в Нью-Йорк.

Поппи пожал плечами.

– Смотри, если тебе это подойдет. Я бы мог попросить еще кого-нибудь.

– Я тоже хочу работать, – вставила Грэтхен. – В Нью-Йорке мы с мамочкой всегда обедали в ресторане.

– Нет, милая, если я начну работать в ресторане, мы найдем тебе няню, – ответила Фрэнсин.

– Она может оставаться здесь, со мной, пока ты будешь на работе, – сказал Поппи. – Мне уже ни к чему подолгу там находиться. Я нанял управляющего, и он вполне справляется с делом.

Фрэнсин хотела вначале возразить: такое решение проблемы ее не устраивало. Зачем подвергать Грэтхен холодному безразличию Поппи, чья угрюмость выводила ее из себя еще много лет назад? Однако она промолчала. Разве я не говорила, что основная причина, заставившая меня приехать домой, – это дать возможность Поппи и Грэтхен узнать друг друга? Так что жаловаться мне не на что. И, кроме того, если мне не придется платить няне, мы сэкономим больше денег и уедем намного раньше. В любом случае будет интересно посмотреть, кто раньше сдастся – улыбчивая Грэтхен или этот старый молчун.