Энн Мэтер - Прелюдия к очарованию

– Прежде всего мне нужно получить некоторые сведения, касающиеся вашей личной жизни. Речь не идет, как вы понимаете, о сугубо интимной ее стороне (Санча покраснела), а лишь о некоторых фактах вашей биографии.

Граф стряхнул пепел с манильской сигары в пепельницу из оникса.

– Прекрасно, синьорина. Я расскажу вам кое-что из истории моего рода, согласны? – ответил граф, сосредоточенно рассматривая надетое на мизинец кольцо-печатку с узором из драгоценных камушков. – Я одиннадцатый граф ди Малатеста. Этот титул пожалован нам в восемнадцатом веке. Среди моих предков были люди разных профессий, но большинство связало свою судьбу с политикой и церковью. К сожалению, я – последний представитель нашего рода, у меня нет ни братьев, ни сестер. Родители умерли, и мой самый близкий родственник – почтенного возраста тетя. – Оторвавшись от записей и подняв голову, Санча встретила вопрошающий взгляд графа. – Это то, что вам нужно?

– Д… Да, синьор, – слегка покраснела Санча, с преувеличенным вниманием заглядывая в блокнот.

– Превосходно! – Граф обвел глазами обширное помещение. – Дворец построен в шестнадцатом веке и первоначально принадлежал одной купеческой семье, которая лишилась своего состояния в период господства Наполеона Бонапарта. Дворец, как вы сами видели, очень нуждается в ремонте, хотя апартаменты, которые я занимаю, вполне приличны и удобны.

– Благодарю вас, – проговорила Санча, тщательно выписывая последнюю фразу.

– Что еще? – внимательно посмотрел на нее граф. – Скажите, пожалуйста, не слишком ли вы молоды для подобного интервью? Или, быть может, «Парита» пробует различные варианты использования молодых репортеров?

– Я вполне в состоянии провести эту беседу, синьор, – заметила с возмущением Санча.

На какое-то мгновение досада заглушила волнение.

Осознав же сказанное, она смутилась, почувствовала неловкость. Однако в слегка прищуренных глазах графа светилась добродушная усмешка.

– Насколько я понял, интервью должна была проводить синьорина Фабриоли.

– Да, это так, – нехотя признала Санча, кусая губы.

– Но она в последний момент заболела, и поэтому…

– И поэтому вместо нее послали вас?

– Да, – ответила Санча, слишком поздно вспомнив, что опустила титул «синьор».

– Понимаю. – Граф загасил в пепельнице сигару. – Прошу вас, продолжайте. Не хотите ли теперь поговорить о книге?

– О да! Конечно! – воскликнула Санча, переворачивая страницу блокнота. – Э-э-э… расскажите, пожалуйста, что побудило вас написать эту книгу?

– Вы ее читали? – Глаза графа буквально буравили.

– Да, – уверенно заявила Санча, решившая, что не позволит графу выбить ее из колеи.

– Тогда спрашивайте о том, что вас интересует больше всего, – предложил он.

– Хорошо, – вздохнула Санча, размышляя, с чего бы начать. – Вас… Вас всегда занимал этот период итальянской истории?

– Как вам сказать, синьорина? – сдвинул брови граф. – Уже давно мое внимание привлекала династия Борджиа. А также поэты и художники того времени: Данте, Мике-ланджело, Джотто. Эпоха Возрождения вдохновила на создание великих творений, не правда ли?

– Несомненно, – кивнула Санча. – Вам… Вам долго пришлось писать книгу?

– Нет, не долго. Много времени ушло на сбор материала. На все – от замысла до его воплощения – потребовалось около двух лет. Писательство – очень увлекательное занятие, вы согласны?

Едва заметно улыбнувшись, Санча кивнула. Пытаясь всеми силами поддерживать беседу, она старалась припомнить сделанные ранее заметки.

Было бы невыносимо сидеть молча, постоянно ощущая на себе напряженно-внимательный взгляд графа. Ей еще не приходилось иметь дело с похожими на графа людьми. Он значительно старше всех ее знакомых мужчин, и Санча гадала относительно его возраста. По ее мнению, он не мог быть моложе тридцати пяти и старше сорока пяти лет, спрашивать же она не решалась. Для статьи достаточно описания внешности. Разумеется, редакция располагала на графа и его предков дополнительной информацией, которой можно потом воспользоваться, а в городском архиве, безусловно, имелись сведения, касающиеся истории дворца. Кроме того была еще и книга. Пожалуй, могли потребоваться кое-какие данные относительно условий работы над книгой и причин, определивших именно такой порядок.

– Как вы писали, синьор? – спросила Санча, взглянув на графа. – То есть работали вы, строго придерживаясь какого-то графика, каждый день в заранее установленные часы, или же принимались за дело только по вдохновению?

Подумав некоторое время, граф затем сказал:

– За то время, когда я писал, я испробовал различные варианты. Иногда я мог работать беспрерывно, часами, порой же ограничивался несколькими строчками. В настоящее время я собираю материал для другой книги и занимаюсь этим главным образом до полудня.

– О, это очень интересно! – обрадовалась Санча еще одной теме для разговора. – Нельзя ли узнать, о чем пойдет речь во второй книге?

– Конечно, можно, – ответил граф, склонив голову набок. – Она станет продолжением первой книги и охватит шестнадцатое и семнадцатое столетия.

– Понимаю, – кивнула Санча, торопливо делая пометки в блокноте.

– Но я также пишу еще одну книгу, – добавил граф тихо. – Она совсем не похожа на две другие. Сочинение не исторического, а поэтического жанра. Вы любите стихи, мисс Форрест?

– Да, – ответила Санча не очень уверенно, краснея. – Когда… Когда нахожу время для чтения.

– Но вы должны почаще обращаться к поэзии, синьорина, – воскликнул граф. – Не кажется ли вам, что в стихотворных строках можно обнаружить очень много красоты? Не следует использовать слова только для таких прозаических, будничных дел, как, например, нынешнее интервью. Нужно дать возможность словам плавно струиться, звучать, подобно ласкающей слух музыке, и, вырывая нас из обыденности, переносить в бесконечное!

Санча слушала, невольно зачарованная; затем до ее сознания дошло, что он уже замолчал и внимательно смотрит на нее. Смущенная, Санча постаралась скрыть замешательство, делая вид, что перечитывает собственные записи.

Проведя кончикам языка по пересохшим губам, она возобновила беседу.

– Вы пишете стихи, синьор? – спросила она, не поднимая глаз.

– Совсем немного, синьорина, – признался он тихо.

– Стихотворения, которые я обрабатываю, – это творения поэтов шестнадцатого и семнадцатого веков. К сожалению, они не получили признания, и их никогда не печатали. Некоторые произведения без подписи, авторы других известны, но все они прекрасны.

Когда граф заговорил на любимую тему, изменился даже его голос, и Санча поняла, что поэзия являлась предметом его истинной увлеченности. И своим энтузиазмом он невольно заражал и ее.