Кара Колтер - Счастливые воспоминания

Она всегда немного пугалась того, что ты предпочитал брать от жизни все. Но теперь она знает о жизни немного больше и не откажется получить то, что ей предложит жизнь.

Ты был моим лучшим другом, не считая ее. Я знаю, почему ты был далеко. Она была, а может быть, и сейчас, без ума от тебя, но я не любил ее так. Сделай все, что сможешь, не причини ей боль. Я буду хранить вас.

«Не лучший способ начинать день…» — подумал Адам, откладывая письмо. Но он не мог думать ни о чем другом.

«Я знаю, почему ты был далеко». Лучше бы Марк не писал, почему… Он сам не знал этого. Сотни раз он собирался вернуться. Но что-то останавливало его. Гордость? Боль? Злость?

Он покачал головой. Марк считал, что причина другая. Невероятно, что Тори могла любить его, Адама, больше.

Когда он получил письмо, ехать к Тори было некогда. Много дел в суде. Сестра Кэтлин выходила замуж, он должен был организовать свадьбу. В гараже у друга стоял разобранный «харлей» 64-го года… В конце концов, не мог же он пересечь всю страну, чтобы покататься на роликах!

А потом понял, что не может не поехать. Последняя просьба Марка.

Он просыпался ночью. Читал это письмо столько раз, что истерлась бумага. Что-то не отпускало его, не давало успокоиться. Тори, которая не смеется? Невозможно! Она всегда смеялась, всегда радовалась.

Наконец он сдался. Он управится быстро. Просьба Марка состояла всего из четырех частей, так что четырех дней будет вполне достаточно. Максимум неделя.

Лишь одна фраза не давала ему покоя. «Я знаю, почему ты был далеко».

— Хорошо хоть один из нас знает, — тихо произнес Адам.

Он принял душ и оделся. Что обычно надевают, чтобы прокатиться на роликах? Он выбрал джинсы и белую хлопчатобумажную рубашку. В Калгари все носили джинсы, даже адвокаты.

В пятнадцать минут девятого он вышел из отеля. Девочка с усталыми грустными глазами, в поношенной одежде стояла на углу с корзинкой цветов. Поддавшись импульсу, он купил их все и был вознагражден смущенной и милой улыбкой.

Он сделал это не для того, чтобы привлечь Тори, оправдывал он себя, ловя такси. Просто ему нужно было попасть к ней в дом, а ее единственной слабостью были цветы.

Сначала он решил, что она перехитрила его и сбежала. Как маленькие поросята, которые ушли за час до назначенной встречи с серым волком.

Он постучал в дверь, а когда она не вышла, заглянул через окно в ее гостиную. Откуда-то он знал и до этого, как она выглядит — кружева и мебель под старину, полки с книгами, яркие, жизнерадостные рисунки, коврики, деревянные стенные панели, цветы, живые и сухие, в вазах и горшках.

Уютно и мило. Комната, где можно сидеть перед камином с трубкой, верным старым псом в ногах и газетой. Комната, в которой царили уют и покой.

Его собственная квартира была обставлена как у байкера. Черная кожа и хром. Не слишком уютно. Да и как-то он к этому не стремился.

Он услышал вдалеке звуки музыки и пошел на них, как собака, идущая по следу. Спустился с крыльца и обогнул дом. Там оказался высокий забор, калитки было не видно, но музыка стала громче.

Вивальди. Однажды в те годы он уже слышал эту мелодию, но не знал, чья она.

Он оглянулся, чтобы удостовериться, что никто из соседей не смотрит. На улице никого не было. На стене дома напротив не было окон. Он перебросил через забор цветы, подтянулся на руках и спрыгнул в сад. Странное щекочущее чувство. Музыка заглушила звук прыжка, а какое-то деревце загородило Адама. Оно было похоже на магнолию, хотя он не слышал, чтобы они росли в Калгари.

Он закинул в кусты несколько сломанных им веток, подобрал букет и с интересом осмотрелся.

Кажется, его цветы здесь лишние. Ее двор был похож на английский загородный сад — цветы и кусты были повсюду, между ними — дорожки. Было слышно журчание фонтана. Справа он увидел стол. А вокруг — дощатые помосты, на которых стояли деревья в кадках, цветы в бочонках и скамейки.

На передней части террасы, соединенной с домом ажурной французской садовой калиткой, он увидел стол под цветным зонтом, окруженный корзинами, полными цветов. Она нагнулась над чем-то, сосредоточенно закусив свой розовый язычок. Солнце играло на ее волосах.

Адам посмотрел, куда кинуть цветы, которые он принес. Его букет казался жалкой пародией на то великолепие, которое было у нее в саду.

Она подняла голову, увидела его и вздрогнула. Потом посмотрела на часы, подтверждая его подозрение, что она давно бы ушла, если бы он появился в назначенное время. Судя по выражению ее лица, она собиралась уйти, просто увлеклась и задержалась.

Он поднялся к ней по лестнице, протягивая свой поникший букет.

Она не взяла его, скрестила руки на груди и молча смотрела на него огромными карими глазами.

Он заметил, что она работала над икебаной — сухие цветы, причудливо изогнутые стебли и ветки. Под мышкой она зажала баллончик с клеем. Композиция была потрясающая.

— Это очень здорово, — сказал он невпопад.

Она пожала плечами:

— Это мое занятие, моя работа.

Даже эта короткая реплика прозвучала сухо.

— Как ты сюда попал? — спросила она.

— Перепрыгнул через забор.

В ее глазах сверкнули веселые огоньки, но тут же погасли.

— Тогда ты можешь уйти так же.

Он проигнорировал эти слова.

— Это Марк построил террасу?

Она оглянулась, ее взгляд смягчился.

— Да…

Она все еще любила его.

И хотя его никто не приглашал, он сел, положив свой скромный букет на стол.

— Он здорово поработал.

— Ты знаешь, как он любил что-нибудь мастерить.

— Да, я знаю… — В памяти возник шалаш на дереве, который они вместе строили, когда им было лет тринадцать. Марк всегда что-то придумывал. Результатом стал этот древесный дом — объект зависти всех местных мальчишек и девчонок. Окна со ставнями, веревочная лестница, терраса перед входной дверью. — А дом на дереве все…

— Все там же — во дворе мамы и папы. Его обожают их внуки. Дом на дереве. Эту террасу. Все, что он когда-либо построил. Так и не стал архитектором. Заболел, не закончив образование.

— Мне очень жаль…

Ему было действительно очень жаль. Но слово «внуки» привлекло его внимание. Он осмотрелся — нет ли игрушек, других признаков, свидетельствующих о том, что среди обитателей дома есть дети. Нет, он, наверное, узнал бы об этом.

— Дети, любящие этот домик, не твои, не так ли?

Она покачала головой, отвернулась:

— Сестры, Марджи.

Он помнил Марджи очень смутно. Она была гораздо старше их. Или так казалось тогда. Сейчас четыре или пять лет не кажутся такой уж большой разницей.