Дорис Смит - Песня, зовущая домой

— Песок? — предположил их владелец.

Вот и все, что касалось моих фантазий насчет шрамов или другого уродства. Лицо было приятное, округлое, с высоким лбом, полными, хорошей формы губами, с веселыми морщинками в уголках голубых глаз. И все же в том, как они смотрели мимо меня на Трэси, было что-то такое, что усилило мое любопытство.

— Спасибо, — улыбнулась я, — именно то, что надо, — и повернулась поделиться этой информацией. Однако моя маленькая подопечная воспользовалась перерывом в разговоре, чтобы снова задремать. Прошло несколько секунд, пока я укрывала ее, и когда я вновь посмотрела направо, свет для чтения был выключен и хозяин кресла был виден лишь как темное пятно во мраке.

За эти краткие мгновения белозубой улыбки и мерцающих глаз он мне кого-то напомнил. Может быть, другую белозубую улыбку и смеющийся взгляд. «Чтобы завтра прелестно выглядеть. А мне уже все равно!» Забавно, подумала я, но у пего действительно есть сходство с Колином Камероном.

И теперь настала моя очередь воспользоваться светом для чтения. Я включила его и выложила журналы, но раскрывать их не стала.

Сколько раз мы с мамой обсуждали моих приятелей? Они стали ее больным местом. Первая ее надежда была на Дэвида, тогда девятнадцатилетнего против моих восемнадцати, с которым я познакомилась на студенческом вечере, а следующая — на Регга, одного из подчиненных отца. Ричард разделял мои интересы к музыке, целый сезон водил меня на все концерты и сделал предложение по окончании последнего из них, когда мы оба чувствовали себя сентиментально. Помню, как я тогда перепугалась. «Нет, Рикки, не могу. Ты же знаешь, мне надо закончить повышенную ступень». «Мышка в доме», как иногда называла себя мама, была вовсе не такой уж пронырливой, и Дэвид, Регг и Ричард поочередно ушли из моей жизни.

Адама она как будто совсем не заметила, разве что вознегодовала, когда он однажды выгнал Ричарда с занятий хора за то, что тот наклонился к соседу поболтать, когда альты отрабатывали свою часть. В колледже я занималась в музыкальном кружке и потом стала петь в местном хоре. Ричард, обладавший приятным тенором и совершенно неподходящей для хора манерой поведения, вступил туда вместе со мной. В январе два с половиной года назад наш постоянный дирижер заболел, и Адам проводил с нами оставшиеся до ежегодного концерта репетиции.

Это был человек принципиальный, ростом шесть футов два дюйма, с прямыми светлыми волосами и похожим на прорезь ртом. У него были прелестные руки с длинными пальцами и серые глаза с мягчайшим взглядом, окруженные множеством морщинок. Я заметила, что иногда они смотрели куда-то далеко-далеко. Мама познакомилась с ним только потому, что нам не хватало вторых сопрано и ее уговорили пополнить наши ряды для концерта. Я никогда не рассказывала ей о вечере перед самым его отъездом обратно в Девон, когда он сводил меня послушать две кантаты Баха в исполнении фестивального хора: как сейчас помню, номера 133 и 209. Когда мы шли от метро, он вдруг заговорил болезненными, отрывочными фразами.

— Не знаю. Наверное, я просто дурак. Когда это произошло, я, кажется, неделю просидел дома. Я думал, что если выйду на улицу, люди сразу заметят. Этого не скроешь, я знаю…

— Может, я могу как-то помочь? — Мои пальцы сжимались и разжимались в карманах пальто.

— Вы уже помогли невероятно. Если бы только я мог предложить вам больше, чем полчеловека… Возможно, когда-нибудь… — Он не закончил фразу.

Когда мы прощались, он взял меня руками за талию и держал перед собой, как ребенка. Серые глаза в морщинках смотрели мимо и потом вновь на меня, и в одно долгое молчаливое мгновение мои руки нерешительно обняли его талию — ни слов, ни поцелуев, просто взаимопонимание. И потом он отпустил меня и, глядя на меня, сказал:

— Спасибо.

Тогда я поняла, что все кончено — если только что-то вообще начиналось.

— За что? — слегка парировала я. — Это я должна поблагодарить вас за чудесную музыку.

Он не принял предложенного тона.

— За то, — тут он очень нежно посмотрел на меня, — что вы такая уравновешенная девушка.

Возможно, я могла бы выйти за Регга, и я знала, что ужилась бы с Ричардом, а в вечер бракосочетания Алана и Барбары разгоряченный шампанским и непривычными извивами моей прически Фрэнк Максвелл ухватил меня за руку и бодро сказал:

— Деб, у меня возникла идея. Почему бы нам не пожениться?

Но я любила Адама Баллести, а он любил другую, свою подружку с детства. Он копил деньги, чтобы на ней жениться, но в самый последний момент появился кто-то, кто закружил ее в вихре, кто кажется был другом, которого Адам ввел в круг семьи; и хуже того: кто-то, из кого не вышло хорошего мужа. Имена не назывались, факты не сообщались, но в тот вечер я поняла — происходит что-то, от чего Адам теряет рассудок.

После концерта он умчался в Девон, а я свалилась с гриппом, что было совсем неромантично, и пропустила все выпускные торжества в школе, а когда поправилась и стала думать, что пора бы заняться получением степени бакалавра, папа неожиданно сказал:

— Готов поручиться, Деб, тебе не столько нужна степень, сколько смена обстановки, — и устроил меня в бюро по связям с доминионами на Кинг Стрит. Тремя месяцами позже я отправилась в Найроби.

Не буду я читать статью про Адама. Может, это трусость, но последние два года жизнь текла без осложнений. И я намеревалась продолжать в том же духе.

Я просматривала другой журнал, когда самолет тряхнуло. Плохо лежавшая на полке шляпа свалилась, задела мою стопку, и два журнала упали на пол. Один ударился о колено мистера Невидимки и разбудил его.

— Черт побери! — сказал он, открывая глаза. В следующее мгновение он уже наклонился за журналами.

— О, спасибо. — Я протянула руку.

Мистер Невидимка хотел положить их на откидной столик, но вдруг замер. Он пробежал что-то глазами, потом посмотрел на меня.

— Извините. Просто я заметил кое-что. — Он снова взглянул на обложку, и я посмотрела туда же. Красные буквы в белой рамке косились на меня: «Циклоп месяца — Адам Баллести».

— Ради всего… — Мистер Невидимка презрительно замолчал. — Циклоп? Только не говорите мне, что он лишился глаза!

Должна сознаться, что до этого момента я не придала значения такому названию. Конечно же, циклопы — это мифические одноглазые великаны. Но кое-что было еще более поразительным.

— Вы знаете Адама Баллести? — ахнула я.

— Да. Посмотрим, что еще он надумал. — Рука, уже начавшая перелистывать журнал, вдруг замерла.

Внизу страницы была надпись синими буквами: «Третий циклоп — Адам Баллести» и в квадрате рядом — лицо Адама с прядью волос поперек лба. Странно, но после двух лет знакомства я не смогла бы сказать, какая прическа у Фрэнка Максвелла. Это были просто волны. Волосы Адама — прямые, нетерпеливые, трепещущие — были почти им самим.