Наивна и очень опасна (СИ) - Соколова Надежда Игоревна

— Только «Кола» и «Спрайт».

Я подумала пару секунд и потянулась к «Коле». Эту гадость подделать сложнее. А под видом «Спрайта» можно что угодно налить. Плавали, знаем. Верку Наркову, тихоню и скромницу, отличницу на курсе, так однажды подпоили. Она по пьяни залетела, с последнего курса ушла, вроде академ взяла, сказала, рожать будет. А мне пока детей заводить рано, еще мужа с деньгами найти надо. Не плодить же нищету.

— А, Ленка! — сзади хлопнула дверь, и в комнате объявилась хозяйка квартиры, уже явно навеселе.

Одетая в ярко-красное обтягивающее платье, сидевшее на ее стройной фигуре, как вторая кожа, она собственническим жестом положила руку на плечо Паши.

— Знакомься. Мой жених. Павел.

— Очприятно, — на одном дыхании выпалила я, чуть не подавившись «Колой». Вот что за невезуха, а? Только встречу красавчика, а он уже чей-то жених!

— Ин, тебе не хватит? — мягко улыбнулся своей пассии Паша.

— Хватит, — согласно кивнула Инка и раздвинула в улыбке алые губы, — пошли целоваться!

Я проводила парочку завистливым взглядом, повернулась к столу и без стеснения наложила в чистую тарелку порцию «оливье».

Запив салат и кусок буженины «Колой», я уже собиралась в комнату к Инке, чтоб хоть подвигаться в такт музону, как в коридоре послышались шаги, и в кухне объявился тип, которого я видеть особо и не желала. Колька. Савенков.

— О, Крот! И ты тут? — пьяно ухмыльнулся он, выряженный в деловой костюм, затем шагнул ко мне, навис надо мной этакой массивной горой и пахнул в лицо перегаром. — А ты красотка, Крот.

Свое прозвище, полученное еще в школе, я ненавидела. Крот. Сами вы, козлы безрогие, кроты. А я — Кротова! Пропустив мимо ушей комплимент от подвыпившего бывшего одноклассника, я сделала движение, показывая, что хочу уйти. Ноль реакции.

— Пусти, — процедила я сквозь зубы.

— Еще чо, — еще одна ухмылка. Что ж он пил-то такое? Одним запахом с ног валит. — Вот поцелуешь, тогда и пущу.

Ага. Щаз. Разбежалась. Надо мне — с этим алкашом целовать…

Мужские губы без разрешения накрыли мои, язык прорвался в рот и начал играть с моим языком. Я почувствовала, как закружилась голова. Что за…

Одно решительное движение, и Колька согнулся пополам, сочно матерясь. А вот нефиг невинных девушек этой самой невинности непонятно где лишать.

Так, по-хорошему надо бежать. А то этот дебил щаз как очнется. И мало мне не покажется.

Пять минут — и вот уже лифт несет меня вниз, к выходу из этого наполненного развратом дома.

Говорила мне мама: «Лена, не шастай по хаткам. Сиди у себя в общаге». Но я ж умная. Решила поесть на дармовщинку. Поела, ага. Теперь отдышусь нескоро. А вообще, че-то непонятное случилось. Чтобы у меня и вдруг голова закружилась, да от поцелуя с этим… Кислородное голодание, не иначе.

Этот козлина мне всю «малину» обломал. Я б еще пару раз поела, прежде чем домой идти. Все экономия.

Мысли путались, скакали в голове, как блохи. К общаге я подошла, задыхаясь от быстрого шага и переполнявших меня эмоций. Нет, ну козел же! Какого он вообще ко мне полез?!

На этаже было на удивление тихо. Вот же… Все девки там, у Инки, гуляют, одна я скучать тут должна!

Я уселась на свою кровать, тупо уставилась в стену напротив. Сколько там отдыхают на майских? Восемь-девять дней? Поздравляю, Леночка, у тебя каникулы! И всем вокруг плевать, что тебе жрать нечего. Сиди с бич-пакетами в обнимку, наслаждайся их обществом. А уже потом, когда майские закончатся, можно попробовать учеников найти. Только перед этим надо шмотки из вуза забрать. Спорю на что угодно: дядя даже не подумает позвонить, узнать, как дела у любимой племянницы. И к себе на праздники не позовет. Что он, дурак какой-то, что ли? Небось, уже из города смотался, куда-нибудь в Сочи или в Турцию. А мне в общаге с тараканами веселиться…

В тумбочке противно запиликал телефон. «Трубка» у меня была самая простая, самая скромная, а потому никаких песен в него закачать нельзя было. Приходилось прятать от студентов и коллег это убожество. Впрочем, что уж теперь…

«Мама», — высветилось на экране телефона. Я поморщилась. Сто пудов дядя Тоша доложил.

— Лена, — взволнованный голос мамы был, наверное, слышен даже за стенами общаги, — Лена, как ты могла?! Тоша тебя на такое место устроил! А ты?!

«Неблагодарная», — добавила я про себя, держа «трубку» в паре сантиметров от уха, чтобы не оглохнуть. Действительно, такое место, такое место. Платят шиш, гонора до фига, все, блин, распальцованные, преподам никому и слова поперек не скажи, послушно кивай и восхищайся их талантами, студенты крутые, как яйца. И что в том месте такого, кроме названия?!

— Лена, что ты молчишь?!

— Здравствуй, мама, — как и положено вежливой дочери, поздоровалась я, — ты их машины видела? А косметику? А одежду? Она стОит дороже нашего дома.

— Лена! — прервали меня. — Как ты можешь быть такой меркантильной?! Разве этому мы вас с папой учили?!

О да, конечно, как я могу. Бедность — не порок, в тесноте да не в обиде, и прочая чушь, которую родаки вбивали нам четверым с младых ногтей. Отец продал двухкомнатную квартиру в городе, купил частично построенный одноэтажный дом в деревне, чтобы детки на свежем воздухе росли. Три комнаты, кухня, туалет с ванной, летняя кухня, летний душ. И двенадцать соток, на которых мы сызмальства упахивались вусмерть. Три комнаты. На шесть человек. Плюс родичи отца, часто приезжавшие в гости. Шикарные условия. Да я лет с двенадцати мечтала отдельно жить! В своей квартире, пусть и однокомнатной, но в своей! Нафига мне вот это вот «не в обиде»?! Я тишины хотела, покоя, когда после школы приходила, а по комнатам малолетние братцы ураганом носились!

— Лена! — вывел меня из воспоминаний голос матери. — Ты совсем не умеешь быть благодарной!

О! С запозданием, но все же я это услышала.

— Да, мама, хорошо, мама, не умею, мама, пока, мама, — скороговоркой пробормотала я и поскорей нажала на отбой. Был, конечно, соблазн кинуть «трубку» о стенку, как в фильмах, но я сдержалась: новую покупать не на что, а если я не отвечу на два подряд звонка от матери, она на уши поставит и дядю, и ментов, и всех, до кого дотянется.

Я тяжело вздохнула, покосилась на тумбочку с печеньем, вспомнила о маячивших впереди голодных днях, без зазрения совести стащила с кровати соседки ее «настольную книгу», улеглась на свою постель и начала просвещаться. Ничего нового, конечно, не узнала. Крути хвостом перед богатенькими, строй из себя недотрогу, при этом хлопай глазками и надумай губки. И не забывай изредка характер показывать. В общем, как я и ожидала, чушь полная.

Весь следующий день я провела в парке, на лавочках, возле аттракционов, с мазохистским наслаждением наблюдая, как веселится народ. Первое мая, праздник весны и труда, блин. В кошельке оставалось не так уж много налика, ближайший банкомат находился возле моего, теперь уже бывшего, вуза, впрочем, и карта не могла порадовать крупной суммой. Утром, прежде чем идти гулять, я схомячила один бич-пакет, уверила себя, что сыта, насыпала в карман платья несколько печенюшек, захватила сумку и пошла гулять.

Никогда не понимала, для чего мои бывшие однокурсницы, перед праздниками, имея в кошельке ноль рублей, постоянно торчали у красочно оформленных витрин. А примерки? Для чего ходить по магазинам, если заранее знаешь, что ничего из этой красоты позволить себе не можешь? Я, например, только расстраивалась каждый раз. А эти вертихвостки обсуждали фасоны, цвета, размеры, сыпали брендами. Как будто станут крутыми и богатыми, полюбовавшись на сумку из Италии или обувь из Испании. Потому по торгово-развлекательным центрам я ходила редко, предпочитая или сидеть в общаге, или дышать свежим воздухом.

Сегодняшняя погода, солнечная и теплая, предлагала выбрать второй вариант, а потому я, надев платье и туфли, в которых была вчера на тусе у Инки, бесцельно шаталась по парку. Вокруг витали соблазнительные ароматы. Кавказская, корейская, русская кухни смешивались в одно непонятное нечто и дразнили мой исстрадавшийся желудок.