Сны листопада (СИ) - Юлия Леру
— Лучше скажи, почему ты женился на мне? — выкрикнула я. — Почему тебе так надо было жениться на истеричке ненормальной, которая только и делает, что на тебя орет, и которой ты не веришь? Нашел бы себе ту, с которой спокойно и от которой не хочется уйти навсегда!
Мы снова стояли друг напротив друга: заклятые любовники, враги, готовые наносить удар за ударом, — и вдруг ясная мысль пронзила мой мозг: мы не остановимся.
Мы будем ломать и мучить друг друга до тех пор, пока кто-то из нас не сломается до конца. Будет новая битва и новая попытка расстаться, а за ней — еще одна и еще, и еще, и еще… И однажды моя любовь и мое сердце треснут и рассыплются в прах.
— Костя, — сказала я жалобно, — я тоже больше не могу, я не хочу так больше…
— Идиотка, я же люблю тебя, — с усилием выговорил он, больше на меня не глядя, и я замолчала, оглушенная его признанием и безнадежностью, с которой он произнес эти слова. Как будто он отдал бы все, чтобы никогда их мне не говорить. — С ума я по тебе схожу, Юся, вот что. Потому и женился. Мне плохо с тобой, когда мы ссоримся и орем друг на друга, но без тебя, Юся, без тебя мне намного хуже, настолько хуже, что я как будто болею, и вылечить меня можешь только ты. Поэтому я на тебе и женился. Поэтому и возвращался. Поэтому и не верил, что у тебя кто-то есть…
Костя взялся за ручку двери, все так же старательно отводя глаза.
— Но я не стану больше тебя удерживать. Мама была права: если человек не учится на своих ошибках, он — пропащий. А я… я не могу учиться на своих ошибках, Юся, я готов наступать с тобой на те же грабли; я — дурак, я — самонадеянный идиот…
Самонадеянный идиот…
Слова Кости — слова Ростислава — жестоким эхом отдались у меня в голове, пробуждая лавину других воспоминаний-слов.
Я сказал ей, но было уже слишком поздно…
Слишком поздно.
Я не могу позволить ему уйти.
— Я тоже тебя люблю, Костя.
Я не смогла дольше секунды глядеть в его напряженное лицо, уставилась на свои крепко сплетенные пальцы и приложила все усилия, чтобы изгнать из голоса предательскую дрожь.
— И ты вовсе не дурак. Это я — дура, истеричная дура. И это не ты ничему не учишься, а я. Я даже ни разу не задумалась о том, что делаю не так. Я даже не пыталась хоть что-то поменять… просто сразу говорила себе: «Ушел твой Костя, ну, скатертью дорога. Переживешь». Пережила, как же… Натворила дел и теперь не знаю, как разгребать…
— Черт тебя возьми, Юся, мы даже в любви друг другу нормально признаться не можем, — сказал Костя совсем рядом, и я только успела поднять голову, а он уже схватил меня в объятья и поцеловал — неутолимо, исступленно, жадно, прижимая меня к себе так крепко, будто хотел, чтобы наши тела отпечатались друг на друге.
И я тоже прижалась так крепко, как только могла.
И я тоже целовала его, как будто в последний — или в настоящий первый раз.
— Как же ты глупая. — Он оторвался от моих губ, когда нам стало нечем дышать, обнял меня и ткнулся теплым носом в ухо, загребая ладонями в горсти мои волосы, и голос его звучал растерянно, зло и нежно одновременно. — Какие же мы оба дураки. Уйти, расстаться, больно сделать — это мы умеем, это мы можем. А как что хорошее сказать… Всю душу ты мне вывернула, Юся. Всю кровь ты мне выпила со своим Ростиславом Макаровым.
— Я не хочу о нем больше говорить, — глухо попросила я, приникнув лбом к его шее.
— И не будем. Никогда больше не будем о нем говорить. Будем только о нас. — Костя вдруг отстранил меня, ухватив за плечи, и пристально и почти так же жадно, как до этого целовал, посмотрел мне в лицо. — Юсь, ты правда меня любишь? Не врешь?
— Не вру, — подтвердила я, шмыгнув носом, но тут же возмутилась. — Ты спятил, Лукьянчиков, разве о таких вещах врут?
Я думала, он снова притянет меня к себе, но Костя сжал мои плечи крепче. Зеленые глаза были полны сомнения, но только я хотела сказать, чтобы он никогда не смел даже думать, что я вру насчет любви, как Костя заговорил сам.
— Значит, ты сможешь меня простить?
— Костя…
— Хотя бы попытаешься, Юсь, — поспешно добавил он, — не сразу, я знаю, что сразу ты не сможешь, но хотя бы постепенно. Понемножку.
Я погладила его по гладкой щеке и кивнула, чувствуя в душе прилив нежности и сожаления. Не совсем уверенно кивнула, но это точно было обещание — и его нам пока оказалось достаточно. Напряжение ушло из Костиного тела, мягче стали линии лица, и перестали сверлить меня, будто пытаясь прочитать мысли, глаза.
— А ты ведь мне даже не нравился поначалу, Лукьянчиков, — сказала я ласково, чувствуя, как он льнет к моей руке.
Слабая ухмылка тронула его губы.
— Как и ты мне, Юся. Даже когда встречаться начали, я сам себя иногда спрашивал, что я в тебе нашел. Ну, кроме груди и умения целоваться.
— Ах, вот как! — сказала я легко.
— Ты с самого начала была непредсказуемая, вообще тебя иногда не понимал, — признался Костя. — Творила черт-те что в постели, а на людях вела себя так, будто ты меня знать не знаешь, и тебе все равно. Не лезла в дела, не просилась в компанию, не разводила муси-пуси со мной на людях, как другие… Все-все, не буду о них!.. — Он поймал мою руку, которой я шутливо… кажется, шутливо, замахнулась. — Короче говоря, поначалу я удивлялся, а потом даже радоваться начал. Мне нужен был просто секс, тебе, как видно, тоже. Всех все устраивало… Но потом началось это.
— Это? — спросила я, когда он не продолжил.
Костя отвел взгляд, прежде чем заговорить
