Изо всех сил - Алексей Николаевич Котов
Лара любит модно одеваться. У нее эффектная фигура и раскованное поведение.
Шестилетний Миша Егоров – Рядовой Мышка – окрестил мою жену «Леактивной Ралой». Он часто ждал ее в коридоре возле моей палаты. Малыш робко улыбался ей и, казалось, чего-то ждал…
Семья Мишки-Мышки погибла, когда отец вез ее из аэропорта в свой военный городок. Они попали в засаду и их расстреляли в упор. Рядовой Мышка выжил чудом. Малыш прижился в больнице, потому что профессор Гайдуков решил, что ему будет лучше в госпитале, чем в детском доме.
Лара сказала мне и Мышке:
– У барона Штоли нет левой задней лапы, а у Мышки – правой. Но Мышка уже хромает по коридору, а лодырь Штоли валяется на кровати как барон.
Проходившая мимо медсестра Оля оглянулась и громко сказала Ларе:
– Как ты может смеяться над больными? У вас совсем нет совести!
Дело было даже не столько в насмешливых словах Лары, сколько в вызывающе веселом тоне, с которым они были сказаны.
Лара быстро ответила:
– А пошла бы ты, коза пуховая!
Это была единственная грубость Лары, но больше ее никто не трогал…
К моей жене хорошо относился только священник отец Андрей. Наши койки стояли рядом. Никто не знал, почему пожилой священник оказался в военном госпитале. Но, может быть, потому что бывших военных не бывает?..
Каждый день к отцу Андрею приходило множество людей. Врачи терпели это массовое паломничество только потому, что старый священник пользовался гораздо большим авторитетом, чем профессор Гайдуков. Все видели, что профессор явно смущается своего пациента. А однажды я услышал реплику отца Андрея, обращенную к профессору: «…Иди ты на фиг со своими процедурами, Коля! Мне уже семьдесят пять. Сколько Бог даст, столько еще и протяну…»
Сам профессор Гайдуков – убежденный атеист. Это я знаю точно, потому что и у него есть свой маленький бог – скальпель.
Среди посещавших отца Андрея особенно выделялась молодая женщина в черном платке, со строгим лицом на котором тускло светились неподвижные, почти плачущие глаза. Племянницу отца Андрея звали Софья. Она задерживалась в палате дольше остальных. Иногда она выпрашивала у старшей медсестры Натальи Александровны какую-нибудь работу и мыла в коридоре полы.
– А я что могу сделать? – краснея, оправдывалась потом Наталья Александровна перед профессором Гайдуковым. – Матушка Софья не отстает!..
Скрип-скрип, скрип-скрип…
Я люблю смотреть на зимний лес. Правда, в нем столько же белого, как и в больнице. Или даже больше?..
Лара часто приносила отцу Андрею клубничное варенье.
Старый священник хитро улыбался и спрашивал:
– Это чтобы я не похудел, да?..
Рядовой Мышка садился рядом – чаще на кровать отца Андрея – и ждал, пока Лара поднесет к его губам ложку. Малыш закрывал глаза, а улыбка до ушей мешала ему открывать рот.
Как-то раз отец Андрей кивнул на кофточку Лары и спросил:
– Сама сшила?
Лара молча кивнула.
– Все успеваешь, да?..
Лара улыбнулась и пожала плечами.
– Все, все!.. – ответил за нее отец Андрей. – И любить, и рожать, и варить, и стирать. Правильно Мышка сказал, ты – Леактивная Рала. Тебе коня на скаку останавливать незачем – ты на нем пахать будешь.
А когда к отцу Андрею приходила его племянница, он горько вздыхал и говорил:
– А вот и моя Совушка пожаловала.
Софья садилась на стул и принималась рассматривать лицо отца Андрея долгим, измученным взглядом. Возвышенное лицо молодой женщины было похоже на копию какой-нибудь черной, сектантской иконы.
– Были бы силы, подушкой тебя стукнул! – страдал отец Андрей. – Ну, кто тебя сделал такой постной?
Софья тоже любила Рядового Мышку. Но малыш уходил из палаты, как только в ней появлялась Софья.
При этом Мышка громко говорил:
– Пойду в коридор Ралу ждать!
Скрип-скрип, скрип-скрип… Я учился ходить на протезе еще там – в больнице. Сначала я ненавидел этот звук больше боли.
– Давай, барон, давай!
Однажды я упал, увлекая за собой Лару. Когда я открыл глаза, я увидел напротив ее глаза – они были злыми от многочисленных и тщетных усилий и одновременно, до пронзительности, веселыми.
– Как на линии фронта, блин! – засмеялась Лара. – Слышь, фон барон, если ты сейчас не встанешь, я тебя за собой по полу потащу.
Профессор Гайдуков сказал мне: «Тебе нельзя останавливаться. Ты будешь жить пока ты идешь». Наверное, Лара запомнила эти слова лучше, чем я.
А еще я помню свой последний день в госпитале… Когда пришла Лара, отец Андрей громко сказал:
– А вот и радость моя пришла! Иди сюда, радость, поговорить нужно.
Тогда я и запомнил это обращение – радость, радость моя… «Радость моя пришла!»
Лара села рядом и отец Андрей строго спросил:
– Ну, что с Мышкой?.. Берешь его, значит?
Лара сказала:
– А куда же его девать-то? Когда своих двое – третий уже не помешает.
Все уже знали, что утром Мышка бросился в коридоре к Ларе с громким криком «Моя мама пришла!» Он сильно хромал и был похож на худющего, нелепо переваливающегося с бока на бок утенка. Мышка вцепился в Лару обоими руками и жадно, вопросительно смотрел вверх.
– Что ты так орешь, Мышка? – спросила Лара. – Ты так всех котов перепугаешь.
Меня вызвали в кабинет протезирования, а Лара и отец Андрей еще долго о чем-то говорили…
Чуть позже профессор Николай Федорович Гайдуков извинился перед Ларой.
– Вы, это самое… Ну, в общем… Как это?.. – профессор потупился. – Ну, вы понимаете меня, да?..
Отец Андрей сказал со своей койки:
– Профессор, а извиняться не умеешь. У Лары муж – барон, а ты – баран, Коля.
Профессор Гайдуков покраснел от возмущения и закричал на отца Андрея:
– Встать и сейчас же марш на процедуры!.. Тоже мне, еще один барон Штоли нашелся!..
Через полтора года после ранения я вернулся на работу. Правда, на кабинетную… Я хорошо помню тот первый вечер, когда вернулся с работы. Лара сидела на кухне, и я впервые – впервые за полтора года после ранения! – увидел ее неулыбающееся лицо.
Я спросил:
– Ты что, радость моя?
Лара отвела испуганные глаза и сказала:
– Слышь, аналитик, тут, на кухне, нужно розетку проанализировать… Замыкает, зараза такая. Займись ей, что ли?..
Она тогда сказала именно так раздельно
