В первый раз... - Елена Алексеевна Шолохова
– Ой-ой-ой. А ты вся такая взрослая. – Сеня изобразил вихляющую походку. – Тётя Мотя.
– Возвращаемся в корпус! – велел Денис, не дав Свете огрызнуться в ответ. – Через двадцать минут собираемся на веранде.
Ира вздохнула с облегчением, желая уйти поскорее, потому что находиться рядом с Вадимом было совсем невмоготу. Он же стоял молча и в стычке не участвовал, а когда она проходила мимо, тихо спросил:
– Как ты? – голос его звучал глухо, не узнать.
Может, от неожиданности, но у нее будто в одну секунду из лёгких выбило весь воздух. Ира сморгнула и пошла дальше. Но затем – откуда только силы вдруг взялись – развернулась, решительно шагнула к нему и протянула цепочку.
– На вот, кажется, твоё.
– Ух ты! Спасибо, а я думал, чтовсё, с концами посеял... А где ты её нашла?
Ира обернулась, убедилась, что ребята и вожатый отошли достаточно далеко, и, глядя на него в упор, тихо ответила:
– В оформительской, возле шкафа, там, где лежали карты…
Лицо Вадима застыло, точно превратилось в маску. А взгляд… так, наверное, смотрит, подумала Ира, затравленный зверь или вор, которого неожиданно застали врасплох.
– Не волнуйся, я тебя никому не сдала. Но... больше не подходи ко мне никогда.
Видеть Вадима таким было невыносимо. Ире вдруг стало стыдно, когда будто это не она, а её подловили на чём-то бесчестном. Быстро отвернувшись, она пошла прочь. Не видеть! Не думать! Забыть!
29
До отбоя вечер тянулся бесконечно. Вопреки ожиданиям, Денис не выставил Иру в центр «позорного круга», не срамил при всех. Он вообще сказал, что слышать о «Зарнице» больше не желает. Мол, что сегодня случилось плохого, все и так знают. Надо подумать-поднапрячься, что же сегодня было хорошего.
– Суп был с тушёнкой хороший! – воскликнул Сеня, и все засмеялись.
– А мне погода сегодня понравилась: не жарко и не холодно. Самое то! – подхватил Саша. – А то в воскресенье я чуть не изжарился.
– А я трёхочковый забил! – хвастанул Виталик.
– А мне ножка попалась на ужин, – продолжил Юра.
– Ой, ну кто о чём, а Юра про еду, – усмехнулась Света.
– А что? Мне всё время белое мясо попадалось или крылышко, или шея, а я ножки люблю. Или что, ему вон можно про суп, а мне – нет?
– Можно, можно, – разрешил Денис. – Можно обо всём, что кажется хорошим.
За беседой о пустяках скоротали полчаса.
– Ну… всё, – Денис хлопнул ладонями по коленам и поднялся. – Марш умываться. Скоро отбой.
Ира пережидала в сторонке, пока все остальные плескались и галдели, облепив умывальники, поэтому в палату вошла самая последняя. И тут же поняла – что-то не так. Вместо обычной девчачьей болтовни в палате повисла тишина. Но не мирная, не сонная, а напряжённая, будто все нарочно замерли, сговорившись, затаились и выжидают. Молчала даже Вита.
Свет уже погасили, но летнее небо темнело медленно. Ира тревожно обвела взглядом комнату, проходы, свою кровать. Вроде ничего необычного, разве что подушка, которую непременно надо было ставить ровным треугольником, слегка завалилась набок. Ира сдёрнула покрывало и увидела на белой простыне тёмный комочек. Что это – в сером сумраке не разглядеть. Притронулась и громко вскрикнула, когда сообразила, что это, отскочила, налетев на соседнюю кровать. Между рядами прокатились смешки. Тихие, едкие. В следующую секунду вспыхнул свет, и в палату вбежала Антонина Иннокентьевна.
– Что? Что случилось?
– Сами не знаем, – сонно протянула Света. – Спим уже, а тут Кузнецова заорала как резаная.
– Ира? – воспитательница повернулась к ней.
– Там… там мышь. На кровати.
– Где?
Ира оглянулась, но никакой мыши уже не было.
– Только что лежала… на простыне.
– Ложись спать, завтра разберёмся, – велела Антонина Иннокентьевна.
– Мне… мне руки вымыть надо.
Она несколько раз вымыла с мылом руки, а когда вернулась в палату, услышала Светин шёпот:
– В следующий раз надо крысу ей подложить.
– Точно! – согласилась Лидка. – Подложим крысе крысу.
– Вы совсем больные? – привстала на локте Ира. – Это не смешно!
Но никто ей не ответил. Девчонки продолжали шептаться о чём-то своём, как будто её и не слышали. Как будто ее тут нет.
– Вита, – тихонько позвала она подругу, но та не откликнулась, хотя Ира чувствовала, что та не спит. И это оказалось последней каплей – как Ира ни стискивала зубы, ни зажмуривалась, ни зажимала рот, всё равно не удержалась. Слёзы катились в три ручья, от беззвучного рыдания безудержно трясло, то и дело прорывались сдавленные всхлипы.
Не принёс облегчения и запоздалый сон – всю ночь виделось что-то абсурдное, но жуткое. А потом зазвучала побудка, и дурацкий сон рассыпался, оставив неприятный осадок на душе.
Ире хотелось думать, что гадости вчерашнего дня ушли вместе с ночным кошмаром, но увы... Кошмар продолжался наяву. Её дружно, со смешками оттесняли от умывальников, немилосердно толкали, наступали на ноги, пинали по щиколтокам, будто бы нечаянно, но на самом деле – намеренно.
Нет, не все норовили толкнуть её, и даже посмеивались не все, но те, кто не трогал – молча отводили глаза или отворачивались. Никто ее не поддержал ни словом, ни даже сочувствующим взглядом.
На зарядке, пока физрук не видел, кто-то сзади очень больно пнул её. Ира едва не грохнулась на колени, кругом прыснули. Она оглянулась – сразу за ней под «раз, два» усердно приседал Виталик и делал вид, что ничего не было. А ещё дальше, наискосок выполнял упражнение Вадим, который смотрел как раз на Виталика и, конечно же, видел, как тот унизительно её пнул…
Физрук дунул в свисток, велел не отвлекаться. А тихие колючие смешки так и летели ей в спину. Внутри сразу всё болезненно сжалось, веки полыхнули, словно в глаза попал песок, а затылок и спина как будто превратились в один сплошной обнажённый нерв – настолько остро чувствовались враждебные взгляды.
За завтраком Ира села рядом с Витой, хоть та и явно избегала её. Есть совсем не хотелось, а при виде манной каши с жёлтой лужицей масла Иру даже затошнило. Она вяло пошлёпала ложкой, как будто немного поела, и отодвинула тарелку. А когда потянулась за какао, то заметила, как остальные выжидающе замерли. И это выжидание… оно буквально
