Маурин Ли - Танцующие в темноте

— Этот мужчина, этот Томми О'Мара, он должен был быть умнее. Марта говорит, что ему не меньше тридцати. Он поступил дурно, воспользовавшись наивностью молодой девушки. — Мать неодобрительно поджала губы.

— О нет, мам, — плакала Фло. — Он ничем не пользовался. Он любил меня, и я любила его. — Ложь, которую он ей говорил, не имела никакого значения, так же, как и его обещания. Он сказал ей то, что сказал, только потому, что боялся, что она не станет с ним встречаться. — Если бы Томми не погиб, он оставил бы Нэнси, и сейчас мы уже были бы вместе.

Для матери это оказалось чересчур.

— Не говори глупостей, девочка, — горячо выпалила она. — Ты ведешь себя как блудница в пурпуре.

Вероятно, Фло и в самом деле падшая блудница, потому что готова была подписаться под каждым сказанным ею словом. Может быть, другие пары не любили друга так сильно, как они с Томми. Чтобы успокоить свою мать, она кротко сказала:

— Прости меня.

— Ну, как бы то ни было, с этим делом теперь покончено. — Мать вздохнула. — Теперь нам придется иметь дело с последствиями. Я поговорила с Мартой и Сал, и мы решили, что для тебя лучше всего будет не показываться на улице, пока не родится ребенок, а потом отдать его в приют. Никто на улице ничего не узнает. Завтра я зайду к мистеру Фрицу и скажу ему, что ты заболела и не вернешься на работу. Мне не по душе то, что приходится его обманывать, он славный человек, но что еще остается делать?

— Ничего, мам, — спокойно ответила Фло. Ее вполне устраивала первая часть предложения о том, что она не будет выходить на улицу, пока не родится ребенок, но она ни в коем случае не собиралась отдавать ребенка Томми О'Мара, чтобы, по крайней мере, хотя бы какая-то частичка его оставалась с ней. Она не скажет этого матери, в противном случае скандалы растянутся на долгие месяцы. Как только ребенок родится, она переедет в другой район Ливерпуля, туда, где ее никто не знает, но не слишком далеко, чтобы ее семья могла приезжать к ней в гости. Она скажет, что она вдова и потеряла мужа на войне, и поэтому никто не сможет назвать ее ребенка незаконнорожденным. Она будет содержать и себя, и ребенка, подрабатывая стиркой и, возможно, штопкой белья — мистер Фриц часто говорил, что никто не может зашить простыню так ловко и искусно, как Фло.

Война не оказывала пока что большого влияния на жизнь страны, и люди начали называть ее «странной войной». На фронт призывали тысячи парней, регулярно тонули корабли, и потери были колоссальными, но все это казалось чем-то невообразимо далеким. Признаков страшных воздушных налетов еще не было, и еды хватало.

Фло проводила дни за вязанием одежды малышу: кружевные выходные платьица и чепчики, невероятно крошечные тапочки и рукавички — и мечтала о том времени, когда ее ребенок наконец-то появится на свет. Иногда она слышала, как в кухне перешептываются мать с сестрами: упоминалось слово «усыновление». Похоже, Марта уже придумала, как все устроить. Фло не собиралась разочаровывать их — все, что угодно, ради спокойной жизни. Если Фло не вязала, то читала книжки, которые Салли приносила ей из библиотеки. Раз в месяц она писала Бел Макинтайр, которая вступила в ВТС и прекрасно проводила время в лагере, располагавшемся где-то в шотландской глуши. «Тут у нас одна девушка на пятнадцать мужчин, — писала Бел. — Но есть один парень, который мне особенно нравится. Помнишь, я говорила, что до сих пор не встречала парня, за которого можно дать ломаный грош? Так вот, мне наконец-то попался такой, за которого можно дать целую сотню фунтов. Его зовут Боб Нокс, и он из Эдинбурга, как и мой отец». Фло не упоминала о ребенке в письмах. Бел считала ее глупой из-за связи с женатым мужчиной, поэтому Фло не хотела, чтобы та узнала, насколько сильно она вляпалась и насколько безнадежно глупой оказалась.

Частенько Фло очень хотелось выйти на улицу, пусть даже под проливной дождь. Хуже всего были моменты, когда приходили гости или квартирант был дома, потому что тогда Фло приходилось сидеть в спальне. По мнению Марты, из всех людей в мире именно Альберт Колквитт должен был оставаться в полном неведении относительно страшной тайны Фло. Если бы он узнал, у какой семьи снимает квартиру, то мог бы и съехать, что стало бы катастрофой, «учитывая, что ты больше не приносишь зарплату». После этих слов Марта презрительно фыркнула. Салли же полагала, что больше всего Марта боится того, что он не захочет на ней жениться, а к этой цели она по-прежнему стремилась изо всех сил.

— Как ты объясняешь, что я никогда не схожу вниз? — спросила Фло.

— Мы сказали, что у тебя переутомление, анемия, поэтому тебе надо оставаться в постели и отдыхать.

— Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой здоровой.

Она буквально цвела, ее щеки формой и цветом больше всего напоминали персики, глаза сверкали, а волосы стали необычайно густыми, пышными и блестящими. Она часто спрашивала себя, почему она так хорошо выглядит, когда скорбит о Томми. Специально для нее мать заказывала пинту молока, а Марта, несмотря на едкие замечания и неодобрительные шмыганья носом, частенько приносила яблоки и всегда следила за тем, чтобы в доме был рыбий жир (его принимала во время беременности Эльза Камерон). «И посмотри, каким славным мальчуганом растет Норман». Фло знала, что ей повезло: другая семья могла бы вышвырнуть ее на улицу.

Случилось так, что одним мрачным промозглым декабрьским утром жилец семейства Клэнси узнал тайну, знать которую ему ни в коем случае не полагалось. Мать ушла за рождественскими покупками, а Фло вязала в гостиной, когда в замочной скважине входной двери повернулся ключ. Обычно, кроме Альберта, этой дверью никто не пользовался. Но Фло почему-то решила, что пакеты с покупками оказались для матери слишком тяжелыми, чтобы нести их через черный вход, и поспешила на помощь. К своему ужасу, она оказалась лицом к лицу с Альбертом.

— Я забыл свой бумажник, — радостно проблеял он, — во всяком случае, я надеюсь, что забыл его, а не потерял. Там не только банкнота в десять фунтов, но и мое удостоверение личности, а также несколько дорогих мне фотографий, которые мне не хотелось бы терять, и… — Голос его пресекся, а глаза расширились от удивления, когда он заметил положение Фло. — Я не знал, дорогая, — прошептал он. — Господи Иисусе, я не знал.

Фло, спотыкаясь, стала подниматься по лестнице. На полпути она обернулась:

— Не говорите Марте, что вы видели меня, — взмолилась она. — Пожалуйста!

— Конечно, нет, дорогая. — Он выглядел ошарашенным. — Фло! — окликнул он ее, но к тому времени она уже добралась до спальни и с грохотом захлопнула дверь.

Она слышала, как Альберт удалился в свою комнату, а вскоре из магазина вернулась мать.