Пенни Джордан - Вновь любима
Ничего не изменилось, прошедших лет как не бывало. Я люблю Холли больше всего на свете, потрясенно думал Роберт. Судьба вновь посмеялась над ним: умудренный опытом зрелый мужчина исчез, на его месте оказался прежний мальчишка, опьяненный любовью к прекрасной девушке, закружившей его в водовороте желания.
Чувствуя, что не может больше контролировать себя, он хрипло вскрикнул, назвал Холли по имени. Ему почудилось, что она ответила, откликнулась на его страстный призыв, но, захваченный собственными ощущениями, он не разобрал слов. В мучительном восторге он попытался сказать ей, как ему хотелось, чтобы у них было больше времени… Тогда он сумел бы подарить ей большее удовольствие, доказать, что любит и всегда будет любить только ее одну. Но он уже не владел собой, мир закружился в огненном вихре и перестал существовать.
Глава девятая
— Холли…
Она сердито повернулась на другой бок, не желая поддаваться соблазну, который источал бархатный мужской голос, произнесший ее имя. Просыпаться не хотелось: в самом дальнем уголке сознания гнездилась какая-то непонятная тревога, что-то неприятное, словно предупреждавшее Холли, что лучше оставаться в царстве Морфея, чем возвращаться к действительности. Однако голос повторил ее имя, теплое дыхание согрело щеку, чья-то рука тронула ее за плечо. Похоже, в покое ее не оставят.
Вздохнув, Холли подняла веки и оцепенела, не веря собственным глазам. Волна мучительных воспоминаний нахлынула на нее.
— Уже десятый час, мне пора уходить, — сказал Роберт, — но сначала я хотел с тобой поговорить…
Холли уловила в его тоне неуверенность, колебание… сожаление? — и почувствовала приступ дурноты, восстановив в памяти то, что случилось этой ночью. Она лежала неподвижно и тем не менее отчетливо ощущала, как изменилось ее тело, толкнувшее ее на предательство.
Все повторяется, с горечью думала она, Роберт опять сомневается… колеблется, испытывает угрызения совести, раскаивается в том, что сделал. Она чувствовала, что сейчас он подыскивает нужные слова… ищет подходящую отговорку, чтобы поскорее уйти. Уж лучше бы он ушел без всяких объяснений. Зачем ему понадобилось будить ее? Чтобы оправдаться? Но разве это возможно? Тому, что произошло, нет никаких оправданий — во всяком случае, для нее. Что касается Роберта, то он смотрит на такие вещи иначе, он же мужчина…
На глаза Холли навернулись горячие, обжигающие слезы, горло сдавило — верные признаки надвигающейся истерики. Если сию же минуту не взять себя в руки, последствия будут непредсказуемы. Надо попытаться вспомнить все до мельчайших подробностей: что она сделала… что именно говорила, насколько выдала себя.
Невозможно отрицать очевидное: ночью они любили друг друга — страстно, самозабвенно, забыв обо всем. От этого никуда не убежишь. Сейчас остается только одно: спасти то, что еще можно спасти, сохранить остатки гордости, самоуважения… Напрасно Роберт стоит перед ней с видом раскаявшегося грешника. Во всем виновата только она одна, он тут ни при чем. Не следовало так опрометчиво и бесстыдно расточать ему свою любовь, предлагать бесценный дар человеку, который в нем вовсе не нуждается. Это целиком ее вина… В чем? В том, что они стали любовниками? А может, она заблуждается и он тоже отчасти виноват? Им было так хорошо вместе… Холли содрогнулась, вспомнив сладостное ощущение его близости. Ей не забыть той минуты, когда он дотронулся до нее, поцеловал, а потом… потом все сливалось в каком-то неистовом вихре. Конкретно она ничего не помнила — только захлестнувшее ее желание, сумбур чувств, слишком неуловимых и неосязаемых, чтобы их можно было облечь в слова.
— Холли…
Она отвернулась к стене и со всей резкостью и решительностью, на которые была способна, сказала:
— Тебе незачем что-то говорить, Роберт. Ничего не надо объяснять. То, что случилось ночью, вероятно, было неизбежно. Мы оба пережили нечто вроде катарсиса, освободились от чего-то, что мешало нам жить, подвели черту под прошлым, если можно так выразиться. Несколько необычный способ выяснения отношений, но зато чрезвычайно эффективный.
Недавно ты обвинил меня в том, что я испытываю к тебе физическое влечение. Ты был прав… меня действительно неудержимо влекло к тебе. Но сейчас… — она глубоко вздохнула и сжала руки в кулаки, вонзив ногти в ладони, — но сейчас я тебя больше не хочу, — солгала она. — Видишь ли, прошлая ночь на многое открыла мне глаза. Я поняла, что долгие годы цеплялась за глупую детскую мечту, не имеющую ничего общего с реальной жизнью, никак не могла с ней расстаться. Но я не жалею о том, что случилось. Я наконец освободилась от страшного гнета, прошлое отпустило меня. Теперь я смогу сделать то, что должна была сделать уже давно: найти другого человека, полюбить его, устроить свою жизнь. Так что видишь, тебе незачем объясняться, беспокоиться о том, что я сделаю из случившегося неправильные выводы. Мы же взрослые люди и способны понять, что толкнуло нас друг к другу. Это было неизбежно… Но теперь… — она снова глубоко вздохнула, пытаясь совладать с волнением, — но теперь, после этой ночи, я думаю, мы оба понимаем, что наши пути расходятся. Отныне пусть каждый идет своей дорогой. Думаю, ты со мной согласишься.
— Ну, если ты этого хочешь…
Его голос прозвучал как-то безжизненно, как у человека, отказавшегося от борьбы и бесконечно усталого. Странно, усмехнулась про себя Холли, он должен радоваться, ведь я только что освободила его от всякой ответственности за то, что произошло между нами. Отпустила на волю, взяла всю вину на себя… Ему просто повезло! Она так и не обернулась и потому не увидела гримасы боли, исказившей его лицо, не заметила влажного блеска в его глазах, торопливого движения руки, которым он смахнул непрошеные слезы.
— Именно этого я и хочу, — яростно отчеканила она, изо всех сил стараясь не выдать своих истинных чувств. Он не должен угадать правду.
Через секунду Холли услышала, что Роберт направился к двери, открыл ее… послышались шаги на лестнице — он спускался вниз. Потом хлопнула входная дверь. Холли лежала все в той же позе, напрягая слух. Спустя какое-то время раздался оглушительный рев мотора.
Она подождала еще чуть-чуть — пока шум отъезжающей машины не затих окончательно — и, только уверившись, что Роберт уехал, перевернулась на живот и долго лежала так, уставясь перед собой сухими глазами. Если бы она могла заплакать, ей сразу стало бы легче, но слез не было. Холли понимала, что ее боль слишком велика, чтобы раствориться в слезах.
Как это ей удалось убедить себя, что она больше не любит Роберта? Какой нелепый самообман… И почему он так слеп? Совсем нетрудно понять, что ни одна женщина не вела бы себя так с мужчиной, если бы не любила его. Разве я отдалась бы ему с такой страстью, если бы не любила его больше всего на свете? — с горечью думала Холли.
