Нам не позволят - Чарли Маар
— Ами… — это уже Максим.
Голос мужчины звучит надреснуто, но его я точно не хочу слушать. Никого из них. Мне кажется, меня сейчас стошнит. Я сминаю листки в руках и плотно зажмуриваю веки. По щекам текут слезы, а мне плевать. Мне даже не стыдно. Не стыдно.
Вокруг меня воцаряется абсолютная тишина.
— Не обязательно быть таким жестоким, — шепчу отцу, открыв глаза.
Затем отбрасываю листки от себя, словно они пропитаны ядом, и убегаю. Направляюсь в номер, где мечтаю лишь об одном — запереться от всего мира и смыть с себя грязь, вылившуюся сегодня мне в лицо.
Они оба меня зовут, но я не останавливаюсь.
Пусть катятся и тот, и другой! Максим со своим враньем к невесте, отец со своей правильностью к Яне! Мне лучше быть одной. Без всех. Всегда.
Я не знаю, сколько точно сижу в душевой под струями воды. Мне так обидно и больно, что даже сил на рыдания быстро не остаётся. В голове рой мыслей, от которых меня начинает тошнить.
Значит, у Максима уже была невеста, когда он приглашал меня на свидание, когда соглашался на месяц, и самое паршивое — когда признавался в чувствах.
Почему я сталкиваюсь с подобными ситуациями? Измены Антона. Ложь Максима. Лин от меня отвернулась…
Я не знаю, как теперь строить близкие отношения с кем-либо, как научиться доверять?
Ещё и папа подлил масла в огонь моих чувств своей грубостью и резкостью. Неужели он не мог быть мягче? Неужели было обязательно вот так бросать мне в лицо всю эту мерзость?
Обхватив плечи руками, я раскачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь понять, что мне делать дальше? Я в полной растерянности, и боль мешает принять верное решение. По факту и решать-то особо нечего. "Собирайся и лети домой, Амилия" — вот что шепчет мне внутренний голос. Но почему-то так хочется его заткнуть.
— Ами, детка? — неожиданно раздаётся за дверью ванной.
Это папа. Разумеется, он смог войти ко мне в номер. Наверняка весь персонал довёл до белого каления, чтобы ему дали ключ. Судя по звукам, он один. Максима с ним нет. Да я и не представляю, что отец ему позволит теперь близко ко мне подойти.
Иисусе, Ами, о чем ты? Зачем ему подходить? У него же свадьба скоро. Сейчас, когда все вскрылось, уже нет необходимости врать о чувствах…
Как же гадко. Мерзко…
— Уходи, пап!
— Детка, открой. Давай поговорим.
— Я не хочу разговаривать! Не сейчас. Поэтому просто уйди!
Какое-то время папа молчит, и я уже думаю, что он послушал меня и ушёл, но тут его голос снова раздаётся за дверью.
Да. Это больше похоже на него.
— Детка, прости меня за жестокость. Я был груб. Обидел тебя.
Папа извиняется редко. Почти никогда. Да он особо ничего и не делает, чтобы просить прощения. Но сейчас мне душу наизнанку выворачивает от того, что он извиняется за грубость, а тот, кто причинил мне реальную боль, наверное никогда за неё не попросит прощения.
— Всё нормально, пап. Я переживу, — к сожалению, мой голос дрожит и надламывается, а к глазам подступает новая порция слез, что наверняка слышит папа.
Я же защищала его, я же с подругой поссорилась из-за него, а он оказался таким подонком.
— Послушай меня, Ами, — не сдаётся отец, — я не думал, что у тебя к нему все серьёзно. Я считал, что это просто… Черт… Трудно говорить об этом с дочерью… Ты должна знать, что в любом случае, он не стоит твоих слез. Не зацикливайся на нем, прошу тебя.
Опускаю ладонь на мокрый кафель и ногтем начинаю выводить на нем невидимые узоры.
Я мечтала о такой любви, как у мамы с папой Майклом, и как у папы с Яной. Не меньше. Кричала Максиму в первую встречу, что я не большинство… И что в итоге? Сижу, радыю из-за подлеца, который обманул меня после того, как позволил поверить, что у нас все может быть серьёзно.
— Детка, ответь мне хоть что-то. Не молчи.
— Он мне нравится, — всхлипываю наконец. — Очень сильно. Я в него влюбилась.
Тяжёлый вздох отца не заглушают даже струи воды, разбивающиеся о пол и стены душевой. Дрожащими пальцами я выключаю воду, быстро поднимаюсь и, накинув на себя халат, выбегаю к папе.
Он распахивает свои объятия, как всегда делал, когда я плакала, и позволяет мне прорыдаться в свою рубашку. Гладит меня ладонью по голове и шепчет что-то успокаивающее, а потом мы долго сидим, обнявшись, прямо на полу номера и просто молчим. На этот раз он не рычит на меня, не осуждает за то, с кем я связалась, и не тыкает высокомерно носом в мою ошибку.
Папа просто молчит, и по тяжёлому стуку его сердца за грудиной, я понимаю, что он сейчас искренне переживает за своего ребёнка, за глупую дочку, которую обидели и ранили. Самое главное, чтобы это переживание не вылилось в ярость. Я знаю, каким папа бывает в гневе, а мне вовсе не хочется, чтобы он опускался до мести Звергу. Все же, если быть честной до конца, я добровольно с ним была, и изначально никаких обещаний с его стороны не звучало. Так что, я виновата не меньше Максима.
Женщина с самого начала должна себя ценить и ставить высоко, принимать только достойное отношение, и только спустя время позволять мужчине подойти ближе, в ином случае, она рискует быть недооцененной, преданной, раненой. Она рискует стать просто вещью, которую использовали.
Я не хочу быть вещью и не буду. И я не сплю с несвободными мужчинами, и никогда не приму подобные отношения.
Что ж, Максим, однажды ты сказал мне "не все в жизни можно исправить". Ты был прав. Не все.
В тот же день папа забирает меня в свои апартаменты, которые они обычно аренднуют с Яной, когда приезжают в Россию. Он изо всех сил старается меня отвлечь, чтобы я не плакала. Рассказывает о том, как шалят близнецы, радует новостью, что Эмиль пошёл на поправку и уже почти выздоровел.
Мне становится легче. Правда.
Новая волна слез настигает лишь в тот момент, когда я начинаю листать сообщения и журнал вызовов в телефоне, удаляю номер Макса и всю информацию о его звонках, а также решаю удалить смс от Антона, чтобы окончательно распрощаться с прошлым и всеми теми, кто меня обидел. Прежде чем удалить сообщения бывшего парня, я все же решаю их для
