Кристин Григ - Ради нашей любви
– Да бросьте! – проворчал Курт. – Никто вас не увольняет. Просто впредь держите язык на привязи и верьте мне, когда я говорю, что вы не все на свете знаете.
– Доверие, repp Рудольштадт, просто так не дается. Его надо заслужить.
– Так, теперь вы начали потчевать меня добрыми советами! Что же замолчали? Договаривайте до конца!
– Вы тоже не все на свете знаете, герр Рудольштадт. Особенно когда речь идет о чувствах женщины.
Курт уже открыл рот, чтобы ответить, но предпочел промолчать, В таком споре ему никогда не выиграть. Обсуждать чувства – еще чего не хватало! Он мужчина, его интересуют только факты.
А факты просты. Его брак – жалкая комедия: он терпеть не может жену, а жена, Бог свидетель, отвечает ему не более нежными чувствами…
Курт купил для Вилли большого плюшевого – нет, не мишку – медведя. Сын пришел от него в восторг. Он играл с новым «другом» весь вечер, а ложась спать, настоял на том, чтобы взять его к себе в постель.
– Папа, большое-пребольшое тебе спасибо!
– Не за что, милый. – Курт склонился над детской кроваткой и поцеловал сына в лоб. – Спокойной ночи, сынок!
– Пап, а почему мама по ночам плачет?
– Что? Откуда ты знаешь?
– Слышал несколько раз. Поздно-поздно ночью. Она плачет совсем тихо, но я все равно слышу.
Курт сглотнул.
– А почему ты решил, что это мама? Может быть, это ветер выл или кошка за окном мяукала.
– Вот и мама, когда я ее спросил, тоже сказала, что и не думала плакать. Но я знаю, это она. – Поколебавшись, Вилли добавил: – Папа, помнишь, я спрашивал, почему вы с мамой не спите в одной кровати? А ты сказал, что мужья и жены не всегда так делают?
– Помню, – кивнул Курт.
– Я спросил у Гельмута. Он говорит, он спрашивал у своей мамы, а она ему сказала, что муж и жена спят в одной кровати, потому что друг друга любят. Папа, а ты, значит, не любишь маму?
Господи, помоги! Откуда у четырехлетки такая проницательность? Как ему удается задавать вопросы, бьющие прямо в цель?
– Что ты, сынок! Конечно, люблю, как и тебя.
– А почему же не спишь с ней вместе? Наверно, она думает, что ты ее не любишь, поэтому и плачет.
О mein Gott! Курт поспешно встал и укрыл сына одеялом.
– Ладно, Вилли, спокойной ночи!
– Спокойной ночи, папа!
Курт потушил свет, вышел, прикрыв за собой дверь, и в раздумье остановился в холле. Что дальше? Жена рыдает по ночам, секретарша считает его идиотом, а четырехлетний сын предлагает решить все проблемы общей постелью.
Возможно, он прав. Быть может, это именно то, что нужно им обоим. Ворваться к Лорелее в спальню, сбросить на пол одеяло, сорвать с нее ночную рубашку…
Курт застонал и прижался лбом к стене.
Что за бессмыслица! Не забывай, Рудольштадт, что она тебя ненавидит. И плачет по ночам, скорее всего, потому, что вынуждена делить кров с ненавистным мужем.
Нет, он поступит по-другому. «Дамское изящество» для нее дороже всего на свете – не считая сына. Быть может, когда она узнает, что он вернул ей компанию, ее сердце откроется для радости?
Глубоко вздохнув, он вышел в гостиную. Здесь было пусто. Лорелея всегда уходила к себе, как только ложился в постель Вилли. Курт остановился посреди гостиной, вдыхая легкий, почти неощутимый аромат ее духов. Ах, как сладко она пахла в ту ночь, когда они любили друг друга… Нет, об этом думать нечего. Любовь тут ни при чем. Это был секс. Просто секс.
Документ, передающий «Дамское изящество» в собственность Лорелеи, лежал у него в кармане пиджака. Курт достал его, разгладил, пересек холл и решительно постучал в дверь ее спальни.
– Да?
– Это я. Я… мне нужно с тобой поговорить.
– А до утра твое дело подождать не может? Что-то сдавило ему горло. Как же она его ненавидит!
– Нет, не может, – коротко ответил он.
За дверью наступило молчание. Затем послышался легкий шорох шелка и щелчок отпираемого замка. При мысли о том, что она запирается от него, Курт ощутил, как в его сердце растет ярость. Но он не позволил ей взять над собой верх. Сейчас не время для ссор. Он пришел с миром.
Дверь приотворилась. Перед ним стояла Лорелея – в терракотовом банном халате, с распущенными волосами, спадающими на плечи густой золотой волной. В этот миг Курт вдруг с пронзительной ясностью ощутил, что любит ее – любил всегда и никогда не перестанет любить.
– Можно войти?
Она молча отступила, и он вошел в комнату.
– Что тебе нужно, Курт? Уже поздно, и… – Я надеюсь, что еще не поздно… Сейчас только девять. Gott, да не смотри на меня так! Я ничего… ничего тебе не сделаю, – неловко закончил он.
– Пожалуйста, объясни, что тебе нужно. Он протянул ей бумаги.
– Вот.
Лорелея вгляделась в документ. Прядь волос упала ей на лоб. Как хотелось ему отбросить эту прядь, зарыться пальцами в чудные волосы, прижаться губами к…
– Что это? – непонимающе спросила она.
– Я выполнил свое обещание. Теперь ты – владелица «Дамского изящества».
– А, спасибо. – Лорелея с безучастным видом отложила бумаги на туалетный столик.
– Спасибо? И все?
– А чего ты ждал? Спокойной ночи, Курт! И она демонстративно распахнула дверь. Но Курт не тронулся с места. Нет, он не позволит выставить себя за порог – по крайней мере, пока не услышит объяснений!
– Подожди. Может быть, ты не поняла? Я передаю тебе в собственность…
– Да, я все поняла. Спокойной ночи!
– Нет, подожди минуту! – На щеке его задергался мускул. – Ради этого ты вышла за меня замуж, помнишь? Чтобы сохранить за собой «Дамское изящество»!
– Еще раз спасибо. Бабушка будет счастлива. А теперь…
– Черт побери, Лорелея, чего ты добиваешься? Я выполнил свое обещание, а ты…
– А чего ты ждешь? – Она гордо вскинула голову; глаза ее пылали гневом. – Я тебя поблагодарила. Разговор окончен.
– Черта с два!
– Тише. Разбудишь Вилли! Курт захлопнул дверь.
– Ты и так каждую ночь будишь его своими рыданиями!
Лицо ее залилось краской.
– Я не плачу по ночам! Не знаю, почему ему почудилось.
– Ну, разумеется! С чего бы тебе проливать слезы?
– Вот именно, с чего? – отозвалась она, скрестив руки на груди и воинственно вздернув подбородок.
– Вот и я не знаю.
Курт шагнул к ней – и она отпрянула. Это инстинктивное движение разозлило его еще сильнее. Почему, черт побери, она от него шарахается?! Разве он хоть раз причинил ей боль? Ударил? Ворвался к ней и изнасиловал, как грозился в слепой ярости? О нет, даже в мыслях своих он никогда не был насильником. Все эти недели лишь тайно мечтал, что она придет к нему по собственной воле, как уже приходила однажды, что прошепчет его имя, прильнет к его губам, в сладчайший миг страсти выкрикнет слова любви…
