Кэтрин Арчер - Лорд Грешник
Глава тринадцатая
Когда Йэн уложил ее на мягкий ковер из мха и травы, Мэри притянула его к себе, подняла голову, пылко целуя, с удивительной ловкостью начала расстегивать его сорочку. Вскоре его широкая грудь обнажилась под ее жадными руками.
И Йэн не терял времени, уничтожая барьеры между ними. Ее юбки взлетели на бедра, ноющие от желания груди обнажились. Его взгляд согревал сильнее, чем солнечный свет, проникающий сквозь листву и окутывающий ее дрожащее тело.
Они ласкали друг друга, и Мэри изгибалась в его руках, отзываясь на нежные, умелые прикосновения — словно свежий мед растекался по ее телу. Она бессознательно раздвинула ноги, желая быть как можно ближе к нему, и опустила руку, пытаясь расстегнуть его брюки.
— Йэн, помоги мне, — в отчаянии прошептала она.
И вскоре его освобожденная плоть скользнула в ее ладонь, затвердев от одного ее прикосновения. Йэн на секунду отстранился, скинул брюки и ее панталоны. Обнаженная, Мэри снова притянула мужа к себе, отчаянно желая закончить эту сладкую пытку, и восторженно вскрикнула, когда он вошел в нее.
И больше она не слышала и не ощущала вокруг ничего, кроме жаркого дыхания Йэна. Совершенно затерялась в восхитительном напряжении, разрастающемся и словно взрывающемся на краю вечности и перетекающем в блаженство…
Мэри лежала под восхитительной тяжестью мужа, чувствуя, как постепенно утихает пульсирующий восторг и ее тело приобретает необъяснимую легкость. Она открыла глаза, увидела над собой его лицо, темные глаза, еще более ласковые, чем прежде. Глубокая печаль наполнила ее. Искусный любовник, нежный и заботливый, он не был способен на более глубокие чувства.
Может, он и верен ей, но никогда не сможет полюбить ее! Его сердце, ожесточенное холодностью отца, надежно заперто в груди.
А она? Помоги ей Бог, она, как ни сопротивлялась, все-таки полюбила его. Любила его привычку в замешательстве ерошит свои темные волосы. Любила его страсть к лошадям и почти отцовскую гордость за них. Она любила упорство, с которым он перенимал бразды правления поместьем. Любила мальчишескую досаду, которую иногда замечала в нем. Особенно же любила то блаженство, которое испытывала в его объятиях.
Как и когда это случилось, Мэри не знала.
— Мэри, ты так прекрасна!..
Она закрыла глаза, злясь на себя за желание, охватившее ее даже от такой малости… и так скоро — после того, как искусные любовные ласки Йэна должны бы были насытить ее.
— Моя дорогая, ты не представляешь, как я сожалею о том, что должен сказать. Особенно это тяжело теперь, когда мы помирились…
Мэри оцепенела, уставившись на кружевной лиственный навес над головой.
— Видишь ли, я должен уехать на два дня.
Она перевела взгляд на его лицо.
— Уехать?..
Йэн кивнул, продолжая ласкать ее обнаженную грудь.
— Да, неотложное дело. — Он замер, увидев странное выражение ее глаз. — Уверяю тебя, Мэри, я не могу отменить поездку. Отец, наконец, стал пользоваться моей помощью в управлении поместьем. Я должен выполнять свои обязательства, несмотря на более… приятные развлечения.
Так вот чем она для него является! Приятным развлечением! На глаза навернулись жалящие слезы. Нет, она ни за что не прольет их!
— Мэри, поверь мне, я очень не хочу ехать! — В глазах Йэна светилось раскаяние.
— Я понимаю… — ответила она, но главным для нее было другое: Йэн знал о том, что уезжает, до того, как привел ее сюда и занялся с ней любовью.
Он наклонился и поцеловал ее, и Мэри почувствовала, что отвечает на его поцелуй, несмотря на ноющую боль в сердце.
Йэн чуть отстранился.
— К несчастью, экипаж уже ждет меня. Я как раз шел готовиться к поездке, когда встретил тебя. — Он умолк и с сожалением покачал головой. — Ты ведь понимаешь, Мэри, я и подумать не мог, что все закончится вот так. Я просто хотел поговорить с тобой.
Мэри села и начала приводить в порядок свою одежду.
— Я верю, что ты не планировал это, Йэн.
— Мэри, подожди! — Он взял ее за руки, заставляя смотреть в свои глаза. — Прежде чем мы уйдем отсюда, я должен убедить тебя: больше всего на свете я хотел бы остаться здесь, с тобой!
Мэри отказывалась смотреть на него и молчала. Ей нечего было сказать. Когда она стала застегивать лиф платья, Йэн остановил ее:
— Позволь мне!
— Нет!
Йэн отвернулся, мрачно сжав губы.
Так же молча, они пошли к дому. Мэри еле передвигала подкашивающиеся ноги. Йэн, казалось, весь ушел в какие-то свои, явно невеселые мысли.
Они вошли в дверь, ведущую в зимний сад, и Йэн остановился и посмотрел на жену.
— Мэри, не сердись на меня. Я не могу отложить эту поездку, как бы ни хотел это сделать.
— Почему я должна сердиться, милорд? Вы вели себя точно так, как всегда.
Йэн притянул ее в свои объятия и прижался губами к ее губам. Только когда ее ослабевшие колени чуть не подогнулись, Йэн отстранился.
— Ты сводишь меня с ума, Мэри Синклер! Подумай об этом, пока меня не будет.
Усилием воли Мэри заставила себя оторваться от мужа и, взглянув поверх его плеча, увидела Барбару, только что вошедшую в зимний сад из главного коридора. Заметив обнявшуюся пару, Барбара оцепенела, лицо ее побелело. Придя в себя, Барбара резко развернулась и поспешно удалилась.
Йэн поднял голову.
— Что там?
Мэри покачала головой, старательно отводя взгляд.
— Ничего.
Прошло два дня. Когда Мэри спустилась к ленчу, во главе стола, как всегда, восседал свекор. Барбары не было — она уехала в деревню. Так что старый граф и его невестка ели в одиночестве.
— Говядина слишком жесткая. Не удивлюсь, если этот кусок отрезали от сиденья кареты, — пробормотал Малькольм, хмуро пережевывая очередной кусок.
Мэри спрятала улыбку за салфеткой и позвонила в колокольчик. Вскоре из двери, ведущей в кухню, появилась горничная.
— Пожалуйста, принесите фазана.
Малькольм удовлетворенно кивнул.
— Вы смышленая девушка, Мэри. — Затем он хмуро взглянул на горничную. — И скажите поварихе, что мы больше не будем есть мясо от этой коровы. Пусть отдаст остаток в фонд вдов и сирот или еще куда-нибудь.
Девушка присела в реверансе, затем собрала тарелки и поспешно удалилась. Она явно боится хозяина, и зря, подумала Мэри, снова улыбаясь. Граф из тех, кто грозно лает, но редко кусает. Просто он любит, чтобы все было так, как он хочет.
Чем больше Мэри узнавала старого графа, тем яснее понимала, насколько бессмысленной была вражда между Йэном и отцом. Как ужасно, что Малькольм, ослепленный горем, так жестоко обошелся с сыном — так жестоко, что тот, оставив родной дом, уехал в Лондон. Вряд ли Йэн легко забудет это.
