Кетлин О'Брайен - Тихая мелодия

От удивления Алекс приоткрыл рот.

– Нет, – потрясенно выговорил он, – нет, Клер…

– Да, – решительно отрезала она, хотя слезы еще катились по ее лицу. – Я не желаю, чтобы отца моего ребенка застрелили на улице – или как там принято у этой сволочи. – Она вытерла слезы, собралась с силами и продолжала: – Я только об одном хочу спросить тебя, Алекс.

Сердце Дженни забилось вдвое быстрее. Она знала, о чем сейчас спросит мужа Клер, и так ждала ответа, словно от него зависело и ее собственное счастье. Она опять украдкой взглянула на Майкла: догадался ли он? Майкл окаменел в напряженном ожидании; так приговоренный к смерти ждет решения суда.

Ни о чем не подозревал один лишь Алекс. Он пребывал в недоумении.

– Что?

– Я хочу знать, – медленно, будто вспоминая нечто, с трудом затверженное наизусть, произнесла Клер, – не связан ли твой долг Митчеллам со смертью Кина.

К ужасу Дженни, Алекс ничуть не удивился. Он выглядел… Дженни даже про себя не сочла удобным договорить как.

– Не мой долг, – ответил он, – а его.

Клер нахмурилась.

– Его?! – Она покачала головой, отказываясь понимать слова мужа. – О чем ты говоришь? Что значит – его?

– Я о том, что Кин в ту ночь расквитался со своими собственными долгами, – объяснил Алекс. – Он тоже задолжал Митчеллам, и намного больше, чем я. Они предложили нам сделку: мы не замечаем ограбления, а они прощают нам весь долг до последнего цента. Я отказался, а Кин согласился.

Комната медленно поплыла вокруг Дженни, она поняла, что вот-вот потеряет сознание, и глубоко вздохнула, чтобы удержать его.

Алекс взглянул на Майкла, который до сих пор так и не двинулся с места. Дженни забила дрожь от нехорошего предчувствия.

– Единственное, о чем должен был позаботиться Кин, – говорил Алекс, в упор глядя на Майкла, – это чтобы Майкл в ту ночь не заявился на склад. С этим он справился легко благодаря Брук. Она-то знала, как и чем занять Майкла.

Дженни понимала, что каждое слово Алекса пронзает Майкла насквозь, как кинжал. Когда Алекс замолчал, Майкл крепко зажмурился и запрокинул голову, терзаясь невыносимой, страшной болью.

Тут Дженни не выдержала.

– Боже мой, Алекс, как ты мог? Почему молчал? – Она вскочила, хотя от неудержимой ярости у нее дрожали колени. – Почему не заявил в полицию? Если бы ты это сделал, Митчеллы уже сгнили бы в тюрьме! Что ты натворил со всеми нами, с Майклом. Почему?.. – Она с удивлением услышала в своем голосе рыдания, а ведь ей хотелось не плакать, а визжать, вопить, бушевать. – Ради Бога, Алекс! Почему ты спокойно смотрел, как шесть лет мы во всем винили Майкла?

– Митчеллы утверждали, что они тут не при чем, – жалкой скороговоркой забормотал Алекс. – Я думал, может, у них что-то не вышло, не заладилось, может, и Кин погиб случайно. – Он потер лоб. – Вы не представляете, что это за типы! Они говорили, что, если я проболтаюсь кому-нибудь об их предложении, мне же будет хуже, тогда я сам буду замешан, а пока молчу, никто ничего не докажет. И потом, помните, полиция подозревала их, но так и не нашла, к чему прицепиться. Так, может, и правда это не они… Вдруг просто совпадение…

Но, конечно, он сам понимал, как неубедительны его слова, и потому бурный поток оправданий иссяк, оставив после себя лишь грязные брызги незаконченных фраз. Дженни жгла Алекса взглядом, полным презрения и отвращения. Пусть видит, наплевать на его тонкую и ранимую душу. Запереть бы его в одной клетке с теми подонками и забросить ключ подальше.

Не найдя сочувствия у Дженни, Алекс с беспомощной мольбой взглянул на Клер.

– А я был в тебя влюблен, Клер, и хотел жениться на тебе. Я знал: ты никогда не простишь меня, если решишь, что я как-то причастен к смерти Кина. А Майкл… Он был не нашего круга, и не так важно было, что ты о нем подумаешь…

У Майкла, наконец, лопнуло терпение. Он двинулся к Алексу с низким, угрожающим рычанием, не находя слов. В ужасе Дженни подумала: сейчас он убьет этого труса, возьмет и свернет ему шею.

Но Майклу все же удалось совладать с собой. Он остановился посреди комнаты.

– Нет, – процедил он сквозь зубы, выстреливая каждое слово, – ты не стоишь того, чтобы из-за тебя сесть в тюрьму. Думаю, твои друзья Митчеллы лучше меня позаботятся о тебе. Возиться с мусором – их дело.

Он круто повернулся, распахнул пинком кухонную дверь и вышел на заднее крыльцо, не обращая внимания на льющиеся с крыши струи дождя, будто в комнате ему было нечем дышать.

Дженни вскочила с бешено колотящимся сердцем, готовая выбежать следом. Но почему-то остановилась в круге электрического света посреди комнаты, где минуту назад стоял Майкл, и замерла на полдороге между сестрой, которую поклялась защищать, и человеком, которого пыталась не любить.

Позади нее раздался тихий кашель. Это Менкен тихо открыл входную дверь и кротко улыбнулся ей.

– Идите, – на удивление добрым голосом сказал он, – я могу приглядеть за ними, если хотите. – Он кивнул головой в сторону парочки на диване. – Хотя лично я не думаю, что с ними сейчас будет много хлопот.

Не вполне поняв смысл его слов, Дженни оглянулась на сестру. Клер и Алекс, не разнимая рук, сидели на диване; с лица Клер не сходило выражение любви и сострадания: она словно не слышала всех тех гнусностей, которые говорил в этой комнате ее муж.

Еще месяц, даже неделю назад Дженни осудила бы сестру. Теперь, слава Богу, она понимала: Клер любит Алекса и по каким-то таинственным причинам видит его совсем не теми глазами, что Дженни. Она не замечает его эгоизма, преступной слабости, спеси и чванства. Да и кто она такая, чтобы судить Клер?

Вчера ночью, несмотря на раздиравшие ее сомнения, ее душа рвалась к Майклу, и тело томилось в ожидании его. Вчера ночью ей было совершенно неважно, герой он или подлец, разумна или безумна ее любовь к нему.

А может быть, подумала Дженни, глядя, как Алекс целует руку Клер, так и должно быть? Нужно, чтобы кто-то не замечал твоих ошибок, прощал бы тебе любые промахи, поддерживал в беде, неважно, стоишь ты того или нет. Ведь любовь – это цветок, который расцветет и в безводной пустыне, мелодия, звучащая наперекор мрачной какофонии обыденной жизни.

Там, на крыльце, под дождем, стоял человек, могущий стать всем для Дженни. Только окажется ли ее любовь способна совершить чудо еще раз? Что нужно сделать, чтобы он не видел в Дженни беспощадного обвинителя, уже столько раз причинявшего ему боль? Надежды почти не было – стоит лишь вспомнить, что она наговорила ему. Вряд ли он простит.

– Пожалуй, я выйду подышать, – с вымученной улыбкой обратилась она к Менкену. С Клер и Алексом говорить бессмысленно: они не заметят ее отсутствия так же, как не замечают присутствия.