Дениз Робинс - Сладкая горечь

Она любила дочь, хотя считала ее непослушной и упрямой. Рейн была совсем непохожа на нее характером и темпераментом, что всегда создавало между ними весьма прискорбный, но неизбежный антагонизм. Роза очень жалела, что из ее дочери не получилась милая сладкая «душечка» вроде ее племянницы Дженнифер. Из-за редкостной утонченной красоты Рейн и её сложного характера с ней было трудно ладить. Но сейчас ей стало ясно, что придется несколько урезонить свой воспитательный пыл, иначе они с Рейн никогда ни о чем не договорятся. Поэтому она повернулась, подошла к дочери и заговорила с Ней с такой кротостью, какую выказывала крайне редко:

— Рейн, девочка моя, я действительно виновата перед тобой за эти письма — признаю. Мы, злые старые тетки, обманули тебя. Но мы были в отчаянии. Мы были уверены, что вдали от мистера Калвера ты остынешь и поймешь, что он не тот человек, который тебе нужен.

Рейн смущенно поерзала, стараясь не смотреть в глаза матери. Она пробормотала:

— Да ничего, мак. Давай помиримся и забудем про это. Такая жара — не хочется спорить, к тому же бабушка слегла, и мы сейчас должны думать о ней в первую очередь.

Миссис Оливент пододвинула стул поближе к кровати и продолжила самым задушевным голосом:

— Бедненькая моя, у тебя такой замученный вид. Тебе столько всего пришлось пережить…

— Ничего, я в порядке, мама; только голова раскалывается.

— Тогда полежи, а я принесу тебе ужин — как в те времена, когда ты была маленькая. Помнишь, как ты закатывала мне истерики, мы с тобой ругались, а потом ты плакала, плакала, а я отсылала тебя в постель и приносила твои любимые лакомства?

Рейн смягчилась. Она понимала, что мать старается наладить с ней отношения, и великодушно ответила:

— Да, я все помню. Я была очень непослушной, а ты всегда была добра ко мне, Спасибо большое, мамочка. Но сегодня вечером так душно, мне не хочется лежать здесь. Я лучше спущусь и поужинаю с тобой.

— А ты простишь меня, дорогая… ну, за письма?

— Да.

Миссис Оливент откашлялась, отколола шпильки с жемчугом, сняла шляпку и пригладила аккуратно уложенные седые волосы. Она чувствовала себя намного спокойнее. Но теперь ей хотелось разузнать поподробнее, что же именно случилось здесь вчера вечером. Бедная герцогиня говорила с таким трудом и так невнятно, что ничего невозможно было разобрать.

Рейн терпеливо вынесла пристрастный допрос. Она обнаружила, что может говорить об Армане с нежностью и легким сожалением. Он просто прелесть, ей жаль огорчать и разочаровывать его — так, во всяком случае, говорила она матери, которой знать больше было незачем; но ведь первый ее избранник — Клиффорд, и она должна быть ему верна. Их разлучили по не зависящим от них причинам. Они по-прежнему любят друг друга и… Но почему-то ей не хотелось говорить о Клиффорде. И собственные слова казались какими-то фальшивыми. Рейн с ужасом и холодом в груди думала о себе и своем будущем.

Тут миссис Оливент, внимательно вглядевшись в лицо дочери, сказала:

— А ты понимаешь хоть, что я уже отправила объявление о вашей помолвке в «Таймс», как вы меня просили в телеграмме?

Рейн закусила губу:

— Мама, ты поторопилась.

— Ну а как же — я была так довольна! Ты ведь не станешь просить меня отозвать объявление?

— Честно говоря, мне вообще не хотелось бы объявлять о помолвке ни с кем. Признаюсь тебе, мама, я так из-за всего этого расстроена, что просто не знаю, что делать дальше.

Эти слова вызвали у миссис Оливент взрыв внутренней радости. Но на этот раз она оказалась достаточно тактичной, чтобы не выдавать своего удовольствия. Вместо этого она сказала:

— Все равно отзывать его уже поздно. Впрочем, в крайнем случае можно потом послать опровержение, А что, в газетах часто можно видеть: «Помолвка такой-то и такого-то не состоится…»

Рейн вдруг отвернулась и уткнулась лицом в подушку. Больше она не могла выносить этого разговора. Ей казалось, что ее обложили со всех сторон. Бабушка буквально силой вырвала у нее обещание не бросать совсем Армана. По крайней мере, пока не убедится наверняка, что хочет выйти замуж только за Клиффорда.

Что же ей делать? «Господи, хоть бы все они оставили меня в покое!» — в отчаянии подумала Рейн.

Мать наклонилась и поцеловала ее.

— Ну вот! Я не очень-то хорошее лекарство от головной боли, моя милая. Пойду приму ванну. А Арман к нам сегодня придет?

— Да, наверное, — с трудом ответила Рейн. — По крайней мере, бабушка его пригласила.

— О, они души друг в друге не чают, — прощебетала миссис Оливент с многозначительной улыбкой.

Рейн, глядя на нее, думала: «Такое чувство, будто на меня охотятся… с собаками… будто что-то внутри меня сейчас лопнет, если это не прекратится».

Она издала громкий вздох облегчения и снова смежила веки, когда за матерью закрылась дверь. Но тут ее стали осаждать собственные мысли. Знакомые образы, как крылатые существа, сновали туда-сюда в ее утомленном мозгу. На первом плане — лицо Клиффорда — красивое, породистое, цветущее, с голубыми глазами, от которых у нее когда-то кружилась голова. Клиффорд, самый неотразимый и ловкий любовник, завладел ее чувствами, ждал полного подчинения. Потом Арман… тонкое, бледное, поэтическое лицо юного француза. Странным образом оно казалось более взрослым, чем у Клиффорда. В больших темных глазах было столько мудрости и понимания. Оба манили к себе, оба притягивали. Один — полный горделивой мужественности и властности. Другой — возвышенный и печальный, но и в его темных глазах она видела огонь страсти, и помнила на своих губах его пылкий поцелуй. А ведь несколько легкомысленных часов она видела в нем будущего мужа и собиралась провести с ним всю оставшуюся жизнь. У нее даже мелькнула мысль, что лучше бы Клиффорд совсем не приезжал.

«Надо перестать думать и переживать, а то я сойду с ума», — решила наконец Рейн.

Она встала, приняла прохладный душ, надела тонкое платье из темно-синей органзы и спустилась вниз. Она презрела золотые украшения и только чуть подвела губы помадой. Сегодня вечером ей совсем не хотелось наряжаться. Она все еще была не в духе и утомлена. А еще вчера — подумать только! — она спускалась по этой же лестнице, счастливая, сияющая, в белом бальном платье, с приколотой к поясу розой, одной из тех, что подарил ей Арман. Остальные розы, которые Элен поставила в ее спальне у кровати, уже завяли. Рейн посмотрела на них и подумала, что они — символ несчастья, которое поразило Канделлу. Лепестки их облетели от дневной жары и лежали грустным пурпурным озерцом на ковре.

Внизу, в холле, ее встретила Элен с телеграммой в руках. Рейн открыла ее и прочла: «Приезжай скорее в Лондон ко мне буду ждать люблю скучаю целую Клиффорд». Она была отправлена из аэропорта Ниццы. Легкая тень радости немного рассеяла мрачную грусть девушки. Она смяла телеграмму и с горечью подумала: «Конечно, теперь, когда уже поздно… теперь они позволяют мне получать от него телеграммы и письма!»